...Штырь, жизнерадостно насвистывая, топал по тротуару.
Последняя ходка на сегодня. А после можно будет расслабится на
малине. Сейчас он тащил вечернюю добычу карманников и щипачей.
Карманы оттопыривались от набитых туда банкнот. Смотрящий будет
доволен. Вклад в общак должен получится весьма изрядным. Уголовник
свернул в узкий переулок. Здесь было темно и пусто. Лишь один
фонарь кое-как освещал середину проулка. Идеально для него. Штырь
знал здешние места, как свои пять пальцев. Такие безлюдные проходы
были исключительно удобны. Главное при доставке денег на малину, не
попасться ментам на глаза. А в таких местах мусоров и днем с огнем
не отыщешь. Уголовник с удовольствием поддернул пижонские бриджи,
покосился самодовольно на начищенные подвернутые сапоги и
ухмыльнулся. Взгляд упал на старуху, что торчала посреди тротуара.
И не боится же, карга старая. Фигура в полинялом халате, замотанная
в черный платок по самые брови, мелко крестилась и бормотала что-то
неразборчивое. Левой рукой она опиралась на суковатую палку, скорее
даже клюку. После недавнего голода, что поразил Поволжье, этих
юродивых нищенок стало в столице неожиданно много. Штырь шагнул с
тротуара, намереваясь обойти старуху по мостовой. Длинно сплюнул
старухе под ноги, шагнул еще раз. Неожиданно бабкина клюка ловко
поддела его ногу. Уголовник коротко пробуксовал и грянулся мордой
прямо в камень. Начал было приподниматься, но палка больно треснула
его по затылку. «Что же это делается-то, божечки», - проскрипел над
ним старческий голос. Он уже не видел, как старуха ловко
наклонилась над ним, тонкое и узкое лезвие на мгновение скрылось в
ухе. Штырь подергал ногами и замер без движения. Юродивая, метнув
быстрый взгляд вперед и назад по переулку, ловко охлопала карманы
жертвы. Здоровенный пук денег сменил владельца и бабка, с какой-то
несвойственной ей быстротой метнулась в подворотню. Хлопнула дверь
подъезда, потом еще раз приглушенно вторая, и в переулке стало
тихо. Бабуля явно смылась через сквозное парадное на соседнюю
улицу…
...Пригородный поезд свистнул тонко и коротко, дернулся с
лязганьем железа, остановился. Народа сошло мало. Все-таки дачный
сезон остался позади. Приближались холода, пора было перебираться
на городские квартиры. Тем не менее какое-то количество особенно
упрямых дачников продолжали жить до самого упора. В числе прочих из
вагона выбралась и старуха. В полинялом халате, в черном платке,
что закрывал ей все лицо и был завязан концами на спине, в
растоптанных галошах, обычная такая старуха-кусочница. На
сгорбленной спине бабка тащила туго набитый солдатский вещьмешок,
рукой опиралась на суковатую клюку. Мелко кланяясь на ходу,
крестясь непрерывно и бормоча под нос нечто непонятное, бабуля
спустилась боком по ступеням платформы и засеменила в сторону
дачного поселка.