– Все идет абсолютно правильно, – сказала она, продолжая отчищать котел. – Так же правильно все шло и много лет назад. То, что ты сделал, теперь уже сделано, так что оставь все в покое, Саша Васильевич, и, ради Бога, забудь об этом, если только тебе не хочется лишить этот спор всякого смысла.
– Мне нужна твоя помощь.
– Если ты хочешь завести банника, если ты хочешь завести лошадь, свинью или даже козла, Господи, да я уверена, что меня это никак не беспокоит. Это твой дом.
– Это не мой дом.
– Я уверена, что папа предназначал его тебе.
– Твой отец оставил мне только книгу, и ничего больше.
Ложка стукнулась о стол.
– Папа оставил тебе еще много чего.
Наступила долгая тишина.
– Не так много, как ты воображаешь, – сказал он. Он хотел, он пытался сказать это уже много лет. Но теперь он видел, что эти слова не оправдали его надежд, видел по линиям ее подбородка.
– Ты не знаешь, что я воображаю.
– Ивешка, – сказал он, углубляясь все дальше и дальше в ту область, где разговор может стать опасным. – Ивешка, ведь ты не хочешь, чтобы я оставался здесь? Не так ли?
– Я никогда не говорила, что не хочу видеть тебя в доме. Я не хочу видеть тебя здесь, сейчас, вот и все. Я не хочу видеть тебя в моей кухне и не хочу вести разговор об этой проклятой лошади. У меня уже голова разболелась от разговоров о ней!
– Ты злишься на меня.
– Я не злюсь на тебя! – Она швырнула кухонное полотенце. – Ты так ничего и не понял, Саша Васильевич. Я не знаю, кто вбил тебе в голову эту мысль о баннике, но ты поступаешь как настоящий дурак, ты уже целый месяц ведешь себя как дурак, и я хочу, чтобы ты прекратил это! Если тебе так необходим банник, пожелай сам все, что только хочешь.
– Вот об этом-то я и беспокоюсь, – сказал он. Ему хотелось, чтобы она знала, как он был смущен и испуган, потому что он не был таким, как ее отец, и даже не был уверен в том, что знал, как тот хотел удержать их от совместной жизни под одной крышей, равно как не знал и того, была ли мысль о постройке отдельного дома его собственной мыслью, или она все-таки принадлежала Ууламетсу.
Это вывело Ивешку из равновесия. Она хотела чтобы он вышел из кухни, хотела чтобы он отстал от нее со своими желаниями и со своими опасениями, хотела запретить разговоры о постройке еще одного дома, хотела чтобы он не расстраивал Петра своими мыслями и никогда не говорил с ней об отце, прекратил желать по три-четыре вещи одновременно и вообще прекратил что-либо желать. Она крепко сжала руки и прикусила губы, прежде чем какое-нибудь слово могло сорваться с них.