— У нас свои счёты, Ворон. — глухо, обреченно возразил отец, сделав по направлению к гостю шаг. — не трогай Аню, она здесь ни при чём!
— Правда? — насмешливо, издеваясь, выплюнул неизвестный, и по тому, как это было сказано, Пелагея осознала, что её страхи не напрасны. — ты всерьез полагаешь, что твоя неприкосновенность, гнида, спасет тебя от меня?! Ты, мразь позорная, угробил мою жену и дочь, отделался легким испугом, швырнул, кому надо взятку, и вышел чистеньким. Чё, в натуре, думал, что я ни хрена не узнаю, и не приду за тобой?!
— Не надо… Прошу-у, не надо, Даня!!! Не на-а-адо!!! — неожиданно надрывно вскрикнул отец, и вслед за его воплем улицу взорвала автоматная очередь.
Пея зажмурилась, её затрясло, она медленно сползла по стене, и, до крови прокусив нижнюю губу, уткнулась лицом в колени. Что произошло с её родителями, было ясно, как день, но она боялась на это смотреть. Надсадно всхлипывая, размазывая по щекам и подбородку жгучие слёзы, девочка осторожно высунула голову в щель. Лихорадочно огляделась.
Сергей лежал ничком возле праздничного стола, неподвижное тело Анны виднелось с другой стороны, брызги крови алели на белоснежной скатерти, разбитая вдребезги ваза разлетелась по террасе, и помятые цветы уныло пестрели то там, то тут. Шумно и быстро дыша, почти теряя сознание от жуткой картины, Пелагея ползком добралась до крыльца, и, обхватив дрожащими руками балку перил, с трудом встала на ноги.
Один из убийц, заметив невольного свидетеля, вскинул автомат, и Пейка оцепенела, огромными, покрасневшими глазами, как загипнотизированная, глядя прямиком в черное дуло. Еще секунда, и её жизнь оборвалась бы так же, как у родных людей, но властный оклик того, кто говорил с отцом, заставил парня опустить оружие.
Тщетно пытаясь справиться с крупной дрожью, девочка посмотрела вправо. Главаря она не видела, его скрывали буйно разросшиеся кусты садовых цветов. Лишь, когда он самым последним покидал двор, успела зацепить взглядом часть его руки, и в память врезалась примечательная татуировка на запястье — единорог.
Она совершенно не имела понятия, сколько времени сидела между трупами матери и отца, тупо раскачиваясь из стороны в сторону, кто вызвал полицию, и что было потом. Первое осознанное действие Пелагея сделала уже в отделении ОВД, куда её доставили для работы с психологом. Заикаясь от икоты, она осипшим голосом попросила у усталого мужчины в форме телефон, и забилась в угол кабинета. Номер крёстного вспомнила не сразу, а едва Владлен сухо обронил «слушаю», сбивчиво, торопясь, рассказала ему о трагедии. Вот тут её настиг второй удар.