Присев на запорошенную белым лавчонку напротив церкви, я равнодушно осматриваюсь, размышляя, ехать ли домой сейчас или еще немного пошастать по городу. Странно, конечно, что наш дом, где я жила с родителями до их смерти, остался за мной, и местные чиновники не наложили на него сальную лапу. Честно говоря, возвращаться туда, где оборвалось мое счастливое детство, страшно. Что я найду там, пустые комнаты, где каждая вещь будет кричать о трагедии, или, может, призраков прошлого, с которыми у меня нет желания вести беседы.
У меня лишь одна цель — найти палача, по указке которого расправились с моей семьей. Вырвать у него сердце, бросить в грязный снег и растоптать. Только тогда я смогу начать жить заново…
Двери храма приветливо открыты, следом за тремя женщинами на крыльце появляется батюшка. В длинной черной рясе он выглядит нелепо, долговязый, нескладный, и очень молодой для церковного служителя. У него ухоженная рыжая борода и добрые, голубые глаза. Заметив меня, одиноко сидящую под кружащимися снежинками, он идет сюда, и я плотнее укутываюсь в куртку. Тепла от этого куска дряхлого поролона ноль, спасибо, хоть воротник высокий, лицо можно спрятать.
Выслушивать отповедь попа не стану, пусть поучает других заблудших душ. Вскакиваю с лавки, озябшими пальцами подхватываю спикировавшие в слякотную кашу ключи, и это промедление стоит мне возможности смыться. Красавчик батюшка, сложив крест — накрест руки на животе, собирается что-то сказать, я его опережаю, сердито бурчу:
— Не пойду! Не нужны мне Ваши молитвы, святой отец. Идите с миром.
Не уходит, сверлит взглядом, словно я музейный экспонат или бюст Венеры. Пытаюсь ускользнуть мимо него, делает шаг в ту же сторону, и укоризненно произносит:
— Обратись к Богу, дитя, он всегда открыт для всех, кто просит помощи или совета. Идем, согреешься, чаем угощу, плюшками. Чего на морозе стынуть.
Ну, так и есть, завел свою галиматью. Зло усмехнувшись, роюсь в кармане, выуживаю обросший клочками катышек кусок недоеденного пирожка, и, поборов отвращение, принимаюсь с напускным аппетитом жевать.
— Спасибо, я уже пообедала. — мычу невнятно, едва не давясь. — а чай я не люблю, вот чего покрепче бы…
Моя наглость его не смущает, уголки губ из-под бороды ползут кверху.
— Покрепче могу предложить только кровь Христову. Вино красное для причастия.