Линделл закусила губу.
– Филипп, это отвратительно, когда ты вот так говоришь об этом. Все было совершенно естественно – правда. Она хотела знать, какие из поместий вокруг пустуют. Разве Анне не захотелось бы про это узнать? И кто кого потерял на войне, и кто чем занимается – ведь Анне хотелось бы узнать про все это.
– А потом вы перешли на альбомы с фотографиями?
– Филипп, это тоже было вполне естественно. Она спросила, почему меня не призвали, и я ответила, что была в женской вспомогательной службе ВМС, но заболела и мне дали отпуск по болезни, а она сказала, что ей бы хотелось увидеть мою фотографию в форме, и спросила, увлекается ли тетя Милли по-прежнему фотографией. Я ответила, что да, увлекается, когда удается достать пленку. И… ну ты понимаешь…
Филипп понимал. Сделанного не воротишь. Теперь ничего не попишешь.
Она подняла на него глаза.
– Филипп…
– Что?
– Филипп…
– Что еще ты сделала?
– Ничего. Я хочу сказать: не думай, что я с тобой согласна. По-моему, она не могла бы знать всего того, что знает, не будь она Анной.
Его брови иронически приподнялись.
– Но с другой стороны, ты не имела счастья знать мою кузину Терезу. Та считала своим кровным делом знать все, а ведь Энни Джойс прожила с ней по меньшей мере лет семь.
Линделл покачала головой, будто стряхивала с себя что-то.
– Ты уже все наперед решил. Филипп, ты не должен этого делать. Это побуждает меня поступать вопреки тебе, потому что кто-то должен быть справедливым. Я не могу не думать об Анне. Я очень ее любила. Я подумала, что она вернулась. Если это не так, то это отвратительно жестокий розыгрыш. Но если это действительно Анна, то подумай: что мы делаем? Как мы к ней относимся? Я все время об этом думаю. Вернуться домой и обнаружить, что ты никому не нужна, – это… это просто ужасно. Я беспрестанно об этом думаю.
Филипп отошел от двери и отпустил Линделл.
– Перестань себя терзать. Это не Анна.
Беседа мистера Кодрингтона шла не по плану – во всяком случае, не по плану Филиппа. Предложение о передаче тридцати тысяч покойной мисс Терезы Джослин в обмен на расписку за подписью Энни Джойс было отвергнуто с такой небрежной улыбчивой легкостью, словно это был бутерброд.
– Дорогой мистер Кодрингтон, как бы я посмела! Это было бы незаконно… я хочу сказать, я не могу подписаться именем бедной Энни.