— Ты отдыхай, Гретель, — сказал
Гензель как мог мягко. — Отдохнем немножко, и пойдем дальше.
— А катышки?..
— Дойдем без катышков. Что нам твои
катышки?.. Руки-ноги у нас есть, да еще и головы свои на плечах.
Неужели из какого-то леса не выйдем? Не дураки же мы с тобой,
сестрица, а?
— Угу…
— Будем идти-идти по тропинке, а там,
глядишь, и Шлараффенланд. Он большой город, туда все тропинки
ведут. Вернемся домой, а там отец. Сидит, черный от горя, плачет и
сам себя корит: «Зачем я деток своих на охоту в Железный лес взял,
отчего дома не оставил?» А тут мы в воротца стучим и смеемся. Отец
вскочит, точно его пониже спины обожгло. «Ах вы, ротозеи! —
закричит, и ногами затопает. — Куда же вас унесло, мыши вы
безмозглые? Разве не говорил я вам меня дождаться?.. Разбойники!» А
потом обнимет нас крепко-крепко и к себе прижмет. А в воскресенье
поведет на ярмарку. Тебе подарит орехов, меда и платок шелковый, а
мне — ружье настоящее…
— Геностанцию… — пробормотала
Гретель, уже с закрытыми глазами. — С синтезатором. И реактивы…
И…
— И геностанцию тоже, — согласился
Гензель, — Новенькую, только с завода. Такую, что не у каждого
геномастера есть. Ты на ней таких катышков наделаешь, что их вовек
никто не съест, это они сами всех зверей в лесу съедят…
Гретель улыбалась сквозь сон —
наверно, ей снились огромные катышки, которых никто не сможет
обидеть, с большими зубами, острыми рогами и зазубренными шипами.
Гензель подгреб сухих листьев ей под бок, чтобы было мягче, и сам
сел рядом. Тело затрещало, как древнее, рассохшееся дерево, и стало
совершенно ясно, что подняться своими силами оно не сможет —
рассыплется в труху. Надо немножко посидеть, собирая силы, совсем
чуть-чуть, только чтобы обрели чувствительность ноги. Потом поднять
Гретель и вновь идти. Каждая минута промедления удаляет их от дома,
ведь где-то еще остались белеть в ночи маленькие глупые катышки, и
надо спешить, пока их…
В груди сладко заныло, под язык
словно накапали густого сладкого варенья, и глаза сами собой стали
закрываться. Не спать! Нельзя спать в Железном лесу!.. Гензель
попытался мотнуть головой, чтобы выкинуть из нее сон, но с тем же
успехом можно было ворочать многотонный валун.
Гаснущей искрой сознания Гензель
понял, что засыпает. И в следующий миг ночь потушила ее, набросив
поверх свое тяжелое и мягкое одеяло.