Уже ставший неотъемлемой частью привычного пейзажа
крепости, дервиш совсем не обращал внимания на поднявшуюся суету.
Мимо него то и дело проносились взмыленные всадники, суетливо
бегали между прилавков местные жители, торговцы бесконечно
перекладывали товар с места на место, стряхивая с него
несуществующую пыль. Суфий с блуждающей на губах улыбке сидел и
неуловимо раскачивался из стороны в сторону, что-то неразборчиво
бормоча себе под нос. Никто не знал, что он шептал: может священные
мантры, может молитвенные вирды[3]. Что еще мог бормотать
святой человек, если не слова, обращенные к Всевышнему? Всякий раз,
когда к нему подходил очередной проситель, он замолкал. Однако,
этот дервиш говорил не совсем это…
- Где же ты бродишь, добрый Александр?! Честно
говоря, мне уже стыдно претворяться бродячим монахом. Оказалось,
обманывать людей непросто. Я-то думал, в этом нет ничего
особенного. Как говориться, лей в уши и все, клиент твой… Не могу я
больше так... Бабулька в платок до глаз замотанная приходит и сует
мне медный кусочек. Мол, внучка хворает. Помоги, Бога ради. Я же,
как последний гад, головой ей киваю…Горец весь черный переживаний
тянет мне серебряную пряжку, чтобы за его жену помолился. Бременем
она никак не разрешится. Страдает уже сутки. Я, б…ь, опять головой
киваю… Нет больше мочи, туфту эту гнать. Неправильно это, - бубнил
себе под нос Ринат, скрывавшийся все эти дни под личиной
дервища-суфия. – Подожди-ка… идут, кажется…
И, правда, базарная площадь начала заполняться
быстро прибывающими людьми. Две узкие улочки, прилегающие к
площади, выплескивали из себя все новых и новых всадников и пеших.
Солдаты рассыпались по обеим сторонам от дороги и вставали плотной
цепью. Местные жители, что вылезли поглазеть на будущего
императора, теснились у стены домов. Вскоре появились всадники из
Свиты цесаревича, выделявшиеся благородной статью коней под их
седлами, золотым шитьем мундиров и гордыми холеными
лицами.
- Чтобы привлечь внимание этих мажоров к моей
персоне нужно что-то особенное. А я для них кто? Дервиш-аскет,
отрекшийся от материального и посвятивший всего себя лишь духовному
и божественному. Что может быть интересным в безобидном
мусульманском монахе, у которого в добавок немного не в порядке с
головой? Молитвы их вряд ли зацепят… Не коленца же перед ними
выкидывать?