́лжно было проводить лишь наследнику
по праву крови и духа.
Род же Ануират отныне рос
и множился, пока крепок был их союз с родом Эмхет
и пока сыновья их охраняли потомков Ваэссира, правящих
их возлюбленной землёй«.
Ануират предпочитали жить
обособленно, закрытыми общинами. Ренэфу довелось побывать
в одном из таких поселений только однажды,
и по ощущениям это напоминало посещение храмов Стража
Порога с их мрачными бальзамировщиками. В конце
концов, этот род рэмеи был связан с Ануи, пожалуй, даже
больше, чем Его жрецы. Но узнать Ануират ближе царевичу
не удалось — чаще отец посещал общину со своим
любимчиком Хэфером. Тем более странно было думать теперь, что
однажды именно ему, Ренэфу, Ануират согласно традиции отдадут
восемь своих лучших сыновей-воинов. «Интересно будет сразиться
с кем-нибудь из них и узнать, действительно ли
они так сильны, как говорят...» — размышлял царевич.
Разумеется, с отцовскими стражами он сражаться
не собирался, да они бы и не стали.
Но когда у него появятся свои собственные Живые Клинки,
можно будет понять, насколько сам он уступал им как воин.
Хотелось верить, что ненамного, тем более что тогда в нём уже
будет жить Сила его предка.
Император Секенэф склонился над
столом, инкрустированным лазуритом с золотистыми прожилками,
и рассматривал карты Таур-Дуат и прилежащих к ней
территорий. Одет он был в длинную тёмно-синюю тунику,
прихваченную золочёным поясом, а его совершенно белые длинные
волосы были убраны назад и перетянуты на лбу диадемой
со змеедемоном-защитником. Золотые браслеты
на предплечьях подчёркивали его всё ещё крепкие мускулы. Да,
эти руки одинаково искусно могли управлять боевой колесницей,
метать копья, натягивать тетиву и орудовать мечом. Ренэф уже
пожалел, что столь опрометчиво сомневался в силе отца. Могучая
энергия исходила от Императора тяжёлыми тёплыми волнами —
даже сейчас, когда он не использовал её.
Царевич поклонился и учтиво
проговорил:
— Хорошего утра, Владыка мой
и отец.
— Здравствуй, сын, —
отозвался Секенэф, поднимая взгляд от карт.
Несколько мгновений они смотрели друг
другу в глаза, и царевич испытывал смешанные
эмоции — трепет и нетерпение. Его раздражение
на промедление отца куда-то улетучилось, уступив место
предвкушению, будоражившему его тело как крепкое игристое вино.
«Назначит сейчас? Или сначала проверит меня в Лебайе?» —
пронеслось в его голове.