Ван Дееерт позвонил. Он обожал «сельскохозяйственные работы» и владел всеми видами холодного и огнестрельного оружия. И еще – он торопился. В те дни его фотографию таскали в карманах чуть ли не все полицейские Швеции, в которой он временно пребывал. К счастью, голландца из «сельскохозяйственной» конторы тут же переправили в Конго.
Слева от меня жевал тушенку новичок, немец Шлесс. Капрал сам подогнал новичку форму, она сидела на нем прекрасно, но это было все, собственно, что мы о нем знали. И пока что никто из нас не видел новичка в деле.
А напротив сидел Ящик.
Он сидел, низко опустив глаза.
Случалось, ложка надолго застывала у его губ, будто неожиданная мысль останавливала рейнджера. У Ящика были светлые короткие волосы. Он не любил, разговаривая, глядеть собеседнику в глаза. Мы, собственно, никогда с Ящиком не разговаривали: он объяснялся только на плохом итальянском, хотя на итальянца не походил.
И еще деталь – он боялся дождей и грома.
Нас это смешило. Но если Ящик, так его почему-то прозвали, ложился за пулемет, можно было спокойно раскуривать сигарету прямо на бруствере. Умение Ящика владеть пулеметом по-настоящему пугало. Впрочем, в Легионе всегда есть возможность стать мастером. В конце концов, тебе платят и за это.
А вот из нагрудного кармана капрала торчал обрывок газеты, давно затертый на сгибах. Он подобрал этот обрывок в каком-то браззавильском баре и постоянно таскал его с собой. Может, там было что-то такое, о чем не прочтешь ни в какой другой газете, не знаю, но капрал заработал право на причуды. Он относился к настоящим легионерам, к легионерам до смертного часа. Там, где он проходил, сгорала и уже не росла трава, как, впрочем, и под ногами голландца. А это кое-что значит.
Прихватив пару жестянок, я вернулся на брошенный возле палаток брезент.
Из-за примятой травы глянула на меня тупыми глазами желто-зеленая древесная лягушка. Наверное, она свалилась с ветки. Ни с того ни с сего я вспомнил слова одного чудака о том, будто в спокойном состоянии лягушки вообще ничего не видят. Так у них устроено зрение. Мир для них – просто сплошной голубой фон без каких-то там деталей или просветов. Но, как объяснил мне тот же чудак, лягушки ничуть не чувствуют себя обездоленными существами. Достаточно чему-то перед ними шевельнуться, дрогнуть, мелькнуть, как лягушки будто просыпаются и без всяких раздумий прыгают на внезапно проявившуюся добычу. Понятно, что при таком раскладе можно помереть с голоду, находясь в окружении десятка насекомых, вкусных, но не проявляющих никаких признаков жизни, но так уж устроена жизнь: хочешь доказать себе и другим, что ты живой, – дергайся.