— А я все же надеюсь, Афанасий
Никитич, что не будет, - возразила ему с крайне озабоченным видом
Елена Сергеевна. – Потому как нет на свете ничего хуже войны –
должны же дипломаты наши взять это в разумение. Уж лучше худой
мир.
— Ежели дипломаты понимали бы это, то
войн и вовсе не случалось бы, - мягко и доходчиво пытался настоять
на своем Курбатов, однако, он явно пасовал перед обезоруживающей
искренностью Полесовой.
— А я все ж таки надеюсь… - еще тише
и мягче повторила та.
Елена Сергеевна приняла новость о
возможной войне с англичанами очень близко к сердцу. Хворала, не
вставая с постели до самого ужина, и даже сейчас поминутно вздыхала
и прикладывала подрагивающую руку к губам. В этом была вся Елена
Сергеевна. Право, более доброго, ранимого и чувствительно сердца я
не знала.
Это была дама тридцати шести лет –
темноволосая, несколько расплывшаяся в талии, с сеточкой едва
заметных морщин возле глаз и легкой, притаившейся на губах улыбкой.
Улыбка эта всегда казалась столь теплой и искренней, будто каждый
собеседник Елены Сергеевны был самым дорогим ее человеком. Ей
хотелось улыбаться в ответ и немедленно завести с нею дружбу.
— Глаза у вас, Еленочка, как у
рафаэлевской Мадонны… - сказал вдруг Курбатов совершенно некстати,
поймал руку Полесовой и поцеловал. – Как же похожи вы на вашу
маменьку.
— Да полно вам, Афанасий Никитич, -
смутившись, отобрала руку та, - глядите лучше в карты, а то, пока
мы отвлекаемся, Лидочка нас снова обыграет.
— Всенепременно обыграю… -
отозвалась, задумавшись над картами, я.
— Ну, уж нет, Лидия Гавриловна,
только не в этот раз! – рассмеялся Курбатов, возвращаясь к
преферансу.
Надо отметить, что хозяин дома – Жорж
Полесов – все это время находился здесь же, в другом конце
просторной, оформленной в голубых тонах гостиной. Он сидел
вполоборота к фортепиано, закинув ногу на ногу, и лениво наигрывал
что-то меланхоличное, видимо, соответствующее состоянию его души в
этот момент. Огорчен Жоржик был из-за того, что намеревался ужинать
по обыкновению в клубе, но погода на улице стояла слякотная, в то
время как соседский пудель некстати изгрыз левую калошу Полесова. А
две остальные пары не подходили по цвету к новому английскому
пальто. Потому Жоржик остался дома и был в печали.
— Вот вы говорите, Афанасий Никитич,
как у Мадонны глаза у Еленочки, - молвил вдруг Полесов, когда о
Мадонне уже все забыли, - так ведь у Мадонны-то Рафаэля прикрыты
всегда глаза или в сторону смотрят. Это как же?