Вот только зачем ей разговаривать
с жертвой и задавать вопросы?
Жанна плюхнулась обратно
на подушки, не потрудившись даже прикрыться. Эвен
поднялся и сел на кровать.
— Это опасно?
— спросил он.
— Не знаю. Завтра
я попытаюсь что-то сделать. Но... не сейчас.
Телохранитель обнял её. Жанна
вздохнула, чувствуя, как само собой приходит ощущение защиты. Она
уже задремала, когда стук в дверь рассеял все надежды
на нормальный сон.
— Прощу прощения за ранний
визит, — донёсся из-за двери голос Шарля. — Мессир Жан
просит вас спуститься. Пришли англичане.
Нахлынувшая волна злости заставила
Жанну высказать слова, услышав которые, эсквайр поспешил извиниться
и уйти. Эвен поднялся.
— В этом городе выспаться
вам не дадут, — сказал он.
Утро выдалось холодным и,
поёживаясь, колдунья принялась одеваться. Эвен стоял рядом, уже
готовый хоть сейчас отправляться в путь. Он всегда
вставал засветло и, если делать было нечего, просто ждал около
спящей Жанны, глядя на разгорающуюся зарю. Как
сейчас.
— Помоги мне, — сказала колдунья. Эвен
подал ей платье и застегнул пояс, затем накинул на плечи плащ с
королевским гербом. Ритуал этот оставался неизменным с самого
начала его службы. После плаща он перехватил и заколол волосы Жанны
искусно выполненной серебряной розой, подал ей ножны, которые она
тут же повесила на пояс. Полагаясь на помощь духов, Жанна меж тем
не забывала и о хорошей стали, что уже спасало ей жизнь. И пусть
сражалась она не очень хорошо, да и силой похвастаться не могла,
всё же один кинжал лучше, чем никакого.
Для меча у неё был
Эвен.
— Идём, — сказала
она.
Солнечный рыцарь ждал
её в том же кресле, словно никуда
и не уходил. Жан был мрачен, постукивая пальцами
по рукояти меча, и всё так же смотрел
в окно.
— А ведь только ещё
светает, — сказал он.
Посреди зала стоял английский рыцарь
в доспехе, поверх которого спускался красный плащ
с гербом. Шлем он держал в руках, и Жанна
узнала вчерашнего одержимого. Мужчина изменился — теперь
на его грубоватом лице была печать власти,
а не хитрости. Хорсе ушёл, оставив вместо себя сэра Джона
Уильямса, опытного, умелого рыцаря, привыкшего к сражениям,
но прежде всего — человека. Сэр Джон уже переступил порог
сорокалетия, но даже на вид силы в нём
хватило бы, чтобы остановить бегущего жеребца.
— Изгоняющая, — он преклонил колено. —
Моя жизнь — ваша жизнь.