Готовилась медленно, тщательно, чтобы
не ошибиться и не загубить дело. Во-первых, закрепила над Жениным
столом лупу и добавила больше света; медицинского пинцета под рукою
не оказалось, но щипцы для бровей с легкостью его заменили. Ах да,
самое важное! В конспектах, которые я штудировала по велению
дядюшки, говорилось, что жженая бумага непременно рассыплется от
первого же прикосновения – ежели, не смочить ее предварительно
любою влагой. Желательно с некоторым количеством масла. Духи как
раз подойдут!
Я легонько распылила над пепельницей
Fleur d’Italie маэстро Эме Герлена – лишь, чтобы уцелевший клочок
бумаги не был таким сухим и хрупким. А после, затаив дыхание,
крайне осторожно попыталась расправить его щипцами. И не сдержала
мучительного стона, потому как большая часть записки все-таки
рассыпалась… Хотя следовало радоваться уже тому, что, по крайней
мере, треть ее – из середины – осталась невредима.
Это была моя первая
pratique[3], и я глазам своим
отказывалась верить… Ведь выведенные мягким карандашом буквы
читались вполне сносно – тускло поблескивали на черной бумаге. А
при правильной постановке света даже складывались в слова.
«Заклянаю, ежели осталось в вас чтото
человеческое – вы оставете в покое его! Его и меня! Умаляю вас, он
такой замечатель…»
Снова ни имен, ни фактов – одни
истерические восклицания да ошибки. Madame Хаткевич явно не
получила должного образования, а значит, едва ли ее родители
принадлежат к высшему сословию.
Из письма выходило, что Ильицкий
донимает ее семью. Ильицкий, а не она нас! И кто этот загадочный
«он», из-за которого она так убивается? Муж-генерал?
«…учтите, у меня есть связи. Я
отомщю!!!!»
— Плохи наши дела, ежели она и правда
возьмется мстить. Да еще с помощью мужа, - произнесла я вслух
задумчиво. - Во что же ты ввязался, Женя?
И следует ли мне самой заниматься
чем-то кроме поисков кухарки? - спросила я уже мысленно.
Покуда мыла пепельницу и уничтожала
прочие следы своей pratique, я дотошно перебирала в уме варианты. И
по всему выходило, что Женя лгал мне, что не знаком с этой madame
Хаткевич: она искала его в Университете, а он велел отвечать, будто
его нет. Прятался? Неужто и впрямь есть за ним вина? Нет, быть того
не может…
Если Женя и лжет, то лишь мне во
благо – только так. Пусть делает, что считает нужным? Ведь я до сих
пор была уверена в главном: Женя меня любит и никогда не обидит.
Хотелось бы добавить, что он столь же сильно меня уважает, как и
любит, но… не думаю, что уважение и ложь могут ходить рука об
руку.