— Льготники, —
беззастенчиво врал губастый.
— А на оставшийся
двенадцатый дубль два? — толстый потел.
— Проходящие по дубль два
места отдаём только очередникам. — Губастый ловко подменил
листы. — Только из уважения к вам могу поставить
на льготную очередь. Дадим в течение трёхсот лет.
— Совести у тебя
нет, — сдался толстый.
— По миллиону ждут.
— Губастый хмыкнул и стал собирать разбросанные
по столу документы. — А пока пошлём его
на Карастру.
— Пошлём
на Карастру, — согласился машинально толстый.
Но потом до него вдруг дошло. — Куда?!
— завопил он, надувая диатезные щёки.
— Не понимаю, что вас
не устраивает? Климат вполне подходящий. Есть, правда, ещё
вакансия на Идород...
— Нет уж, лучше
на Карастру, — сдулся толстый.
«Ладно, — думаю, —
на Карастру так на Карастру. Это, в смысле,
на сколько лет?»
Но спросить боюсь. Стою
с глупой рожей. А они подводят меня к двери и —
бац! Как в угольный мешок.
Очнулся — в глазах муть,
кости болят... И чувствую — кто-то меня тащит.
Я глазами хлоп-хлоп, рук поднять не могу...
Кое-как пригляделся — матушки
мои! Склонилась надо мной такая рожа — во сне
не приснится! Зубищи — во! Глазами треугольными
вращает...
Я как заору.
А из горла, верите — нет, рёв, как у динозавра
из познавательной программы про мезозойскую эру. Я так
и обмер. Чую, хана мне. В глазах почернело,
но как-то я всё-таки от страха не помер.
Очнулся во второй раз. Огляделся
немножко... Лежу, скажем так... в гнезде. Вокруг меня
этакие... э-э... овальные шары. Только я с пейзажем
пообвыкся, вдруг — крак! Шарик треснул,
а из шарика — морда зелёная, зубы — во!
И тут опять сверху рожа: «Угук, угук» — и этого
из яйца тащит. А второе яйцо — кряк!
Изловчился я, посмотрел
на свою руку и всё понял. Лежу я — сам зелёный среди
таких же зелёных, и шарахаться мне от них
в общем-то нечего. Вспомнил я, как мамаша говорила мне
в детстве что-то про душу. Вот оно, значит, как. Душа-то
и вправду бессмертная, получается. Только никакого рая нет
и ада нет. А лежу я сейчас — тьфу!
— мерзость зелёная.
Тут мамаша ко мне: «Фыр, фыр».
Поди, тоже себя за разумную считает. Ну и я ей:
«Фыр, фыр». А она радуется, зубами щёлкает, лапами когтистыми
плещет, а крыльев нет у неё — даром что яйца
несёт.
Мне бы на лапы
встать — не слушаются лапы. А тут папаша пришёл.
Голова между ног болтается, в гнездо сунулся — все сучья
разнёс. Ну, ясно с папашей. Пьяный папаша пришёл, корешков
каких-то местных нажевался.