Владел винодельной провинцией не слишком склонный к ведению
серьезных дел род Ратенхайтов. Его наследники имели
предрасположенность проматывать нажитый капитал, нежели преумножать
его. Вопреки очевидному заблуждению, страстью местных лендлордов из
поколения в поколение оставалась охота в горных лесах, но никак не
виноделие.
Гвинейн Гарана въехала в Аэвир к вечеру третьего дня, когда
закатное солнце окрасило кряж пурпурными отблесками на фоне
шафранового неба. Адептка подняла взор дальше по дороге, которая
змеилась меж каменных домишек вверх. К усадьбе на склоне.
Там среди бесконечных виноградников высился особняк со
стрельчатыми окнами. Выбеленные стены отчетливо выделялись среди
кудрявой зелени. Именно в его окрестностях и завелся гремлин, что
по ночам нападал на овец, а к утру вновь скрывался в пещерах,
которые пронизывали старую гору. И никому его поймать не удавалось.
Паршивец оказался слишком проворен и быстр даже для местных
охотников. Так сообщалось в письме, что пришло в Академию.
Долгожданную адептку встретили с распростертыми объятиями,
стоило ее лошади возникнуть на подъездах к городу. Жители с
любопытством высыпали из домов, дабы поглазеть на заезжую магичку.
Дети постарше бежали за ней. Младшие же жались к материнским юбкам
и задумчиво ковыряли в носах. Словом, стандартная встреча для
маленького городишки.
Веселый бургомистр лично сопроводил гостью до дверей хозяйского
поместья. Он распорядился, чтобы конюх как следует накормил кобылу
девушки, а затем собственноручно стукнул дверным молоточком о
тяжелый диск на входе.
Дверь открыла худенькая служанка в сером переднике поверх
глухого черного платья. Ее лицо напоминало крысиную мордочку.
Светлые волосы были заплетены в тугую косу, перекинутую на грудь.
Кончик косы белой пылью покрывала мука. Девушка сердито уставилась
на бургомистра. Гвин она заметила, лишь когда мужчина без лишних
приветствий велел ей:
— Доложи лорду Ратенхайту, что прибыла адептка из Идариса по его
просьбе.
— Лорд сейчас ужинает, — служанка окинула Гвинейн оценивающим
взглядом с толикой явной женской ревности к особе, которой было
позволено носить брюки, да еще и обладать такими роскошными рыжими
локонами.
— Ты вконец сдурела, Вельга, — мужчина перестал улыбаться. —
Немедленно доложи лорду.