– Ты идиот! Дурак со справкой! И я с тобой не разводилась!
– Сказала бы сразу, я ведь не зря спрашивал. А то паспорт,
говоришь, меняю…
– На суд надеешься? Да кто ты для суда?
– А ты?
– Не обо мне дело! Ты об Игоре подумал?
– Он что, президент, Игорь? Его правая рука?
– Уж не знаю, но суд у него – в кулаке.
– Точно? Не раз доказано в научном опыте? Или это он сам так
говорит? Нет, не спорю, тебе Игорь кажется человеком крупным, даже
всемогущим, так любой мышке страшнее кошки зверя нет.
– А ты не мышка? Больной капитанишко, подумаешь…
– Капитан – чин невысокий. Но отец был генерал-полковником, а
мать – профессором, начальником управления. И друзей у них осталось
немало. Тоже генералов и тоже профессоров и начальников. И если
генерал армии вдруг захочет оформить опекунство надо мной, много у
тебя и у твоего Игоря против генерала армии шансов? Так что,
голубка дней моих суровых, планы пересматривай.
В ответ она поджала губы.
– Вот-вот. Именно так. Гнать я тебя не гоню, ты моя жена, но
перспектив, сама понимаешь, радужных не обещаю. Комнат здесь много,
выбирай любую, там и живи тихо и спокойно. Сама говоришь, мне покой
и тишина нужны. За мной будут ухаживать ученики академии Чёрной
Земли, а когда я полностью проникнусь здоровьем – академик говорит,
скоро, – тогда квартиру продам и поеду на Дон, где мы,
возрождённые, будем строить на чёрной земле Новый Та-Ур, – я
говорил слегка нараспев, как заученное. Если она думает, будто меня
заманила в свои сети секта, пусть думает.
Мы сидели друг напротив друга за столом. Не за придумкой
атлантидов, низенькой шаткой штуковиной, которую зовут почему-то
журнальным столиком, а за прочной конструкцией морёного дуба,
антиквариатом, который дед, генерал-майор Павел Брончин, вывез из
Германии с документом, что «этот стол был куплен за столько-то
марок у господина Мюллера». Нет, я этого не знал и не вспомнил из
ниоткуда. Это я сочинил. Но в квартире было немало ценных вещей,
которые вполне могли появиться оттуда, из Германии. А деда,
генерала Павла Брончина, я нашёл в бумагах Брончина Виктора. То
есть моих. Эксперимент явно из тех, где просто необходимо вжиться в
образ. По Станиславскому. Но знал я о Брончине мало. Спасает лишь
болезнь: не помню, не знаю, а что знаю – забываю.
Я разглядывал Анжелику. Оценивал.