— Ты што тут делаешь, раздетый? — снова спросил высокий баритон.
— Напывся, што ли? Из ресторана пришол? Вставай!
Сеньку вполне корректно, почти дружески, подхватили под руку и
подняли на ноги. Только сейчас он смог хоть немного осмотреться.
Вокруг была точно не Москва. Небольшая площадь. Автобус какой-то
древний едет. Слева, наверное, кинотеатр: на стене аляповатые
афиши. Справа — памятник Ленину, вытянувшему руку с зажатой кепкой
куда-то вдаль и ввысь. А прямо перед ним двое милиционеров: один
здоровенный, мордатый, румяный, русоволосый, смотрел на Сеньку
равнодушно, без эмоций, немного щурясь от заходящего солнца, свет
которого падал ему прямо в глаза, а второй среднего роста,
худощавый, брюнет, с жиденькими усиками, смотрел на Сеньку,
улыбаясь, но глаза при этом были злые-презлые. Оба лет тридцати,
оба сержанты.
— Где я? — почему-то голос сорвался, и вопрос прозвучал
хрипло.
— Я же говорю, напывся, — сказал тот, что поддерживал Сеньку. —
А запаха нету вроди, — он наклонился поближе и втянул воздух. —
Точно нету, нэ пахнэ.
— Ты кто? — наконец, подал голос второй милиционер. У этого
голос был пониже, и пахло от него смесью табака и семечек, от чего
тошнота подкатила колючим комком к горлу снова.
— Я? — растерялся Семён.
— Ну не я же, — хохотнул русоволосый. — Кто я, мне известно. Ты.
Фамилия, имя, отчество.
— Шумов... Шумов Семён... Андреевич, — ответил он, запинаясь: из
головы почему-то вылетело даже собственное имя.
— Документики есть, Семён Андреевич? — продолжал мордатый.
— Нет документов, — похлопал по карманам Сенька. Паспорт остался
в куртке, в кармане лежал только его новенький пропуск, на котором
была фотография и его фамилия, имя и отчество. — Послушайте, а
какой сейчас год?
— Саня, так вин таво, — усатый покрутил пальцем у виска. — С
Октябырьского втик.
— Ничего я не «таво», — вдруг обиделся Сенька. — Мне в Москву
срочно надо. Где у вас вокзал? И скажите мне, наконец, где мы
находимся?
— Сейчас узнаешь, — сказал мордатый. — Точно с Октябрьского
сбежал. Сейчас мы тебя туда и прокатим.
Надежда
Пятнадцатикопеечной монетки хватило бы на три поездки в метро.
Это Надя узнала на «Смоленской». Там же она и разменяла свою
монетку на три пятачка, прошла через древний турникет и оказалась в
метро.
Второй час она уже ездила по кольцевой, пытаясь найти выход из
положения. Не на вокзале же ночевать: там холодно и, в конце
концов, обязательно начнут проверять документы. Хотелось в туалет,
а туалетов в московском метро и в две тысячи двадцать первом году
не было. А в тысяча девятьсот восьмидесятом и подавно.