Соседка сразу будто сдулась и на глазах превратилась в обычную
старую, некрасивую и усталую женщину. Буркнув себе что-то под нос,
она ушла, оставив после себя тяжелый запах немытого тела и дешевого
табака.
— Помыла чашки-то? — спросила Груня. — Пойдем уже, помощница.
Только отвернулась, уже и крысе этой на зуб попалась.
Семён
Вечером Сеньку переложили поближе к окну: поступил какой-то
мужик лет тридцати пяти, который громко пел удивительно низким и
красивым голосом одну единственную фразу из песни: «На пыльных
тропинках далёких планет останутся наши следы». Мужика сразу же
привязали к кровати за руки и за ноги, а потом, когда он начал
ворочаться, вязки пропустили подмышками и зафиксировали еще и
грудь. Ни первый, ни второй укол не помогли и мужик продолжал петь,
иногда прерываясь на громкое бормотание.
— Ну всё, орать еще дня два будет, — вздохнул Жора, — это
Серега, опять закружился, у него всегда так. Он с космосом напрямую
связывается, а песня навроде пароля. Хрен мы сегодня поспим. Везет
тебе, Сеня, ты не куришь. А тут «Примы» полпачки осталось, до утра
не хватит. — сокрушенно покачал головой он
24 марта 1980 года
Надежда
Соседей у Алексеевны оказалось шесть человек. Трое — Валентина
Архиповна с сыном-алкашом и его сожительницей, тоже алкашкой. Сын с
подругой постоянно бухали и время от времени по мелочи
подворовывали, потому что пенсии матери, бывшей надзирательницы из
«Матросской тишины», на жизнь и пропой не хватало. Четвертый —
Лёнчик Трофимов, работавший фрезеровщиком на каком-то заводе,
который заехал в квартиру после развода. Лёнчик дома появлялся
редко, где-то гульбасил, уже почти полгода празднуя свободу. Пятый
и шестая — Вася Покровский с женой Ленкой. Эти, как сказала
Алексеевна, непонятно чем занимались в каком-то институте, но тоже
выпить не дураки.
Так что опасаться стоило только старую ментовку с родней —
сопрут всё, что на глаза попадется, норовят одолжить денег навсегда
без отдачи, а будучи под мухой, дают волю рукам. Так что лучше
сидеть тихо, никого не пускать и без нужды не выходить. А с нуждой
— тоже подумать.
Раздав ценные указания, Алексеевна бодро захромала на работу, а
Надя осталась куковать в ее комнате. Черно-белый телевизор, мало
того что показывающий всякую пургу про тех же доярок и сталеваров с
рабочими коллективами, про которых она уже читала в газете, так еще
и работал отвратно, с каким-то подозрительным потрескиванием и она
без сожаления его выключила. В приемнике на стене была всего одна
программа, где передачи были под стать телевизионным, но Надя
оставила — пускай хоть что-то говорит. Вид из окна был совсем
убогий: угол двора и какой-то забор, даже люди не ходили. От скуки
она начала читать книгу без обложки, на которой стоял одинокий
цветочный горшок с потрепанным алоэ. Наверное, Алексеевна
отщипывала от растения по кусочку для лечебных нужд.