Девушка нахмурилась и повернулась к старушке.
– Про какую девушку шепчет внучок твой?
– Да Бог с тобой, милая! Какая девушка? В деревеньке живём, от силы десяток домов, нет девок у нас, дети малые токмо осталися да парнишки помладше. Вырастают да покидают селение. Вот и Илюшенька собирался к брату старшому в Ростов. Накануне решил порыбачить, чтоб с гостинцем в город явиться. Ушёл в ночь, да так и не вернулся. – видя недоумение цыганки, старушка осунулась и прошептала:
– Проклята деревня наша, все парни молодые либо уезжают, либо погибают смертию лютой. Вот и внучек не успел уехать, да чуть не утоп в реке проклятой, насилу вытянул его дед Егор, да и самому с перепою такое померещилось, насилу, говорит, ноги унёс, низкий поклон ему. По случаю в ту же ночь тоже на рыбалку ушедше. Услыхал, говорит, бултыханье в реке и побёг, думал, рыбина большая попалась, а то Илюшенька мой в сетях евошних запутался, тем и спасся. Если б ни эта напасть, выловили б уже хладный труп, как и прежде.
– Прежде? – не удержалась Лиана.
– Многие парни в реке той окаянной утопли. Люди поговаривают, что живёт в ней чудище болотное и парней молодых себе в омут таскает, коли уехать не успели. А успели, так и живут себе в городах преспокойненько, семьи плодят, да иной раз помирать назад возвращаются. Никто и не знает, с чего началось всё, а сколько себя помню, так было всегда. Вот и Илюше я говорила, просила, душу рвала, но не послушал меня, вот беда и случилась.
Склонилась Велиана над парнем да за холодную руку взяла, так и дрогнула.
«Туман, один туман кругом стелется, он стоит по пояс в воде, драгоценность к горячей груди прижимает, золотые кудри пальцами расчесывает да приговаривает:
– Моя, Олюшка, навеки моя теперь! Что хочешь бери, только не отталкивай сердце ретивое, оно у ног твоих бьётся, лишь для тебя кровью обливается!
Отстраняется драгоценность и в глаза парню заглядывает, словно душу наизнанку выворачивает да к ножкам белым бросает. А глазищи такие огромные да зелёные, как болото, цветущее в жаркие дни и сверкающее в свете луны серебристой.
– Любишь? – вопрошает голосок, словно колоколец дзинькает.
– Больше жизни люблю! – пуще прежнего прижимает к груди драгоценность, но она не даётся, выворачивается и с укором глядит в глаза суженому.