Таким образом, из четырёх детей по стопам своих родителей, в
слуги то бишь, не пошёл никто. Старшая сестра работала в конторе,
брат служил в боевой дружине, младшая сестра тоже должна была
устроиться в компанию рода, а меня утилизировали.
– А тебя ещё не думают за кого-нибудь сосватать? – спросил с
издевательской усмешкой Витя.
Я хмыкнул и посмотрел в окно на поток машин, движущийся по
дороге мимо здания. Витьку подобная процедура не грозила, а мне,
как отпрыску княжеских слуг, вполне могли найти кого-нибудь в
невесты. И попробуй откажись.
– Пёс их знает, – сказал я. – Кажется, нет. У меня вообще...
Понимаешь, такое чувство, будто от меня пытались избавиться.
– В смысле? Зачем им это?
– Да не знаю я! А зачем меня в солдаты отправили? Никого не
отправляют, а меня отправили. Может, завтра что-то прояснится.
Востряковы на обед пригласили.
– Круто, – хмыкнул Витя. – В высшем свете побываешь.
Вот только я так не считал. Нехорошие предчувствия терзали душу.
Я догадывался, что завтра будет решаться моя судьба, завтра я
узнаю, какой дальнейший путь мне определил род, а мне не хотелось,
чтобы род определял мой путь.
– Ща, погоди, звонят, – Витя ткнул в свой пиликающий браслет, и
над ладонью появился голографический непрозрачный экран. – Да
слушаю. Здорова, Женя. Чего звонишь?.. Да, я тут с Тёмой сижу... В
смысле, с кем? С Тёмой, дружбаном моим школьным... Ну да, тот
самый. Так чего хотел?.. Да, помню-помню, конечно. Перенесли?
Когда? В пятницу? Блин, надо подумать. Скорее всего, свободен буду,
если папаша не запряжёт. Но хрен знает, на самом деле. Ладно,
давай, созвонимся.
Витя отключил экран и поправил гарнитуру на ухе.
– Приятель один звонил из группы, – объяснил он. – Мы в пятницу
хотим по городу прокатиться, в паб какой-нибудь заехать или в клуб.
Поедешь с нами? Отвлечёшься, расслабишься, девчонок подцепим. А?
Что скажешь?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Посмотрим.
Полтора года назад я бы с радостью согласился, а сейчас
отказался. Скучным выглядело всё это, да и не хотелось знаться с
его дружками из группы, которые будут смотреть на меня, как на
говно. В их глазах я окажусь либо диковинным зверем, либо конченым
дегенератом воякой, которого семья даже не посчитала нужным обучать
дальше. А я к ним ничего кроме презрения и раздражения вряд ли
почувствую. Казалось, даже Витя на меня смотрит как-то насмешливо.
Если он на что-то подобное намекнёт, в рыло дам без разговоров.