— Вставай, урусут! Подымайсь!
Мальчишка испуганно вскочил на ноги, зашагал, вжав голову в
плечи. Мокрая от пота рубаха сочилась кровью — видать, удар рассек
кожу. Лес наконец кончился, тропинка — или, уже узенькая дорожка —
пошла по широкому лугу, поросшему густой зеленой травою и клевером.
Идти стало трудней — жарко! К тому же сильно хотелось гм… по
естественным надобностям. Да и пожрать было б неплохо, но, похоже,
никто пленников кормить и не собирался. И пить, пить бы…
Миновав дубовую рощицу, дорога взобралась на холм. Лешка
вытаращил глаза, силясь хотя бы приблизительно определить — где они
находятся. Покрутил головой — слева, и справа, и сзади синели леса,
а впереди… впереди колыхалась голубоватой травою степь без конца и
без края! Пахло горькой травой и гарью. Ну, ни фига ж себе! А где
же железная дорога? шоссе? По идее, где-то рядом должны быть.
Ладно, машин не слыхать, но поездов! Уж их-то километров за пять
слышно. Не ходят? Какая-нибудь забастовка? Или — железка совсем в
другой стороне? А шоссе-то именно здесь должно быть! Солнце в
правый глаз светит, значит, их ведут на юг, куда же еще-то? А раз
на юг, то на севере должна остаться Калуга, а на юге — вот-вот
показаться Одоев. И между ними — шоссе. А — нету!
Оба-на!
Когда нырнувшая в ложбинку дорога вновь взобралась на очередной
холм, Лешка увидал справа город. Далеко, километрах в трех.
— Белев, — тихо произнес бредущий сзади монах. — Скоро придем,
упаси, Господи!
Бандиты явно обрадовались, заскакали на конях, заулыбались,
крича что-то друг другу гортанными голосами. Ага, там, в городе,
наверное, фура. Сейчас, подойдут к шоссе — подъедет.
Лешка присмотрелся: город был какой-то странный. Ни подъемных
кранов, ни высотных зданий — зато много церквей с золотистыми
куполами и — такое впечатление — деревянных.
— Не молись на те церкви, друже, — неожиданно предупредил монах.
— Белев, сам знаешь, не наш град — опоганенный. Сколь уж там
Улуг-Махмет-царь? Два лета, а может, и того боле. Ишь, собрался,
упырь, Москву сжечь — да кишка тонка, уберегла Богородица. Вот
посейчас и лютует, пес. От Москвы все вокруг пожег, людей побил,
кого в полон взял. Ох, грехи наши тяжкие… Ох, где ж заступники наши
— Василий-князь да Дмитрий Шемяка? Хо, не с татарами безбожными
ратятся они, а друг с дружкой, все стол московский делят. А поганые
идут с победами на земли русские!