Выстроенных друг за другом пленных, только что купленных
толстяком Хаимчи-беем, погнали вслед за повозкой. Арба — вот как
она называется, вспомнил Лешка и чуть было не споткнулся, услыхав
позади жалобный, резко оборвавшийся крик. Потом еще один, и еще… И
тишина… Лишь заржали кони.
Неужели они…
— Не отставать, — обернувшись, предупредил работорговец. —
Отстающих мои воины будут бить плетками. Кто упадет, выбьется из
сил — сам виноват, мне не нужны слабаки.
Лешка угрюмо вздохнул — понятно… У реки стоял целый караван из
таких же, сцепленных друг с другом попарно пленников. Молодых
мужчин, стариков и маленьких детей почти не было, в основном —
подростки да женщины. Лешка насчитал около пятидесяти пар. Сто
человек! Однако!!! Это что же такое делается-то, а?!
Нехорошее, невероятное предположение вдруг возникло в его
голове, оформившееся в догадку к вечеру, когда Хаимчи-бей велел
устраиваться на ночлег. С измученных пленников сняли бревна, и
Лешка устало повалился в траву. Сабли, невероятная жестокость,
странная одежда. Полное отсутствие шоссейных и железных дорог, даже
ни один самолет в небе не пролетел, а они уже немало прошли,
считай, целый день перли! И странные речи монаха и Ондрейки — цари
какие-то, Ахметы-Мехметы… Если представить на миг, что… Нет, не
может быть! Невероятно!
Лешка обернулся к напарнику:
— Не спишь, Дюшка?
— А?
— Какой сейчас год?
— Год? Что за год? Ах, лето… Ну, это я знаю, в церкви учил —
лето шесть тысяч девять сотен тридцать девятое от сотворения
мира!
— Какое – какое? — с досадою переспросил Лешка. — Ты, случайно,
Андрюшенька, белены не объелся?
— Не объелся, — усмехнулся отрок. В блестящих глазах его
отражались огни горящих костров. — Где тут белену-то сыщешь?
— Но шесть тысяч какой-то там год — это уж слишком! Что ж мы,
по-твоему, в будущем, что ли? Ничего себе, будущее! А… — Лешка
вдруг вспомнил дачницу Ирину Петровну. — Вы ведь, верно, мыслите
совсем по-другому…
— По-другому? — удивленно переспросил Ондрейка. — Ты из немецких
земель, что ли? А ведь говорил — мценский. Ой! Так Мценск ведь под
Литвой! Быстро ж вы русские лета забыли, даже и время, как немцы
определяете.
— Дак какое сейчас лето… ну, по – немецкому?
— Вот, пристал! Будто сам не помнишь… От Рождества Христова?
— Ага, вот-вот, — Лешка напрягся. — Именно — от Рождества
Христова.