— И кто же так сильно ратует, что рискует нарушить прямое
царское указание? — говорить было трудно. Я понимал, что не попадаю
ни в ритмику плавной тягучей речи, и постоянно пытаюсь вставить
современные мне словечки. Поэтому приходилось за каждым словом
следить, чтобы не сболтнуть лишнего.
— Елизавета Петровна из церкви прилетела голубка, только
увидела, как тебя сморило прямо перед гробом Наталии Алексеевны.
Едва дождалась, когда служба закончится, чтобы о здоровье твоем все
разузнать.
— Ну раз прилетела, то пущай войдет, — дверь закрылась, и дальше
я действовал скорее по наитию: сбросил сапоги, камзол прямо на пол,
нырнул под одеяло, и картинно приложил к голове руку.
Елизавета вошла стремительно, словно и правда летела, ловко
поворачиваясь боком, чтобы не зацепиться фижмами своей пышной юбки
за дверной косяк. И хоть платье ее было черного цвета, обильно
украшенное жемчугом, то кружевной платок лежал у нее на плечах, а
не покрывал голову, как это было положено в дни глубокого траура.
Была ли она так красива, как ее описывали в своих мемуарах
современники? Скорее всего, да. Но эта красота была другой, не той,
к которой я привык, и потому несколько чуждая для меня. И уж тем
более, я не хотел ее, как, возможно, хотел Петр. Я ведь специально
ее допустил к себе, чтобы проверить реакцию собственного тела на
присутствие женщины, будоражащей воображение Петра по всем
когда-либо попадавшимся мне на глаза источникам.
Тем временем Елизавета подошла к кровати и села на ее край. Я
невольно нахмурился, что за привычка садиться ко мне на постель?
Неужели Петр это допускал и поощрял?
— Петрушенька, как же так, что за хворь на тебя напала? — она
протянула руку в кружевной перчатке и дотронулась до лба. При этом
наклонилась так, чтобы ее весьма обширное декольте оказалось едва
ли не у меня перед носом. Хм, а ничего так, я скосил глаза куда
надо, и Елизавета, оставшись довольной моей реакцией, выпрямилась.
— Я немедленно прикажу доставить сюда Лестока. Нельзя так не
жалеючи относиться к себе, — она покачала головой. — Ты ведь перед
всей Отчизной в ответе, не приведи Господи осиротеет она без
тебя.
Ну да, ну да, конечно, я верю, только лапшу с ушей сниму, но
вслух я прошептал.
— Да, Лизонька, только ты меня понимаешь. Не нужно медикусов,
это я от волнения сильного духа лишился, но мне уже лучше. Только
не покидает ощущение, что Наташенька смотрит на меня с небес и
только головой качает о том, что стыдно ей перед ангелами за
Петрушку, брата своего беспутного. Вот, думаю, что в уединении и в
молитвах покаяние вымолить, а там может и сжалится сестренка надо
мною, подскажет, как дальше жить мне теперь.