Ну... Я видел немало игрушек, которые вытворяли штуки и
поудивительнее. Недорогих игрушек. Общедоступных.
Или это опять не шар, а внутри головы?
Я уселся поудобнее и стал смотреть на хрустальный шар. А
хрустальный шар стал смотреть на меня.
Поначалу шум и гам. Очень далекий. Потихоньку голоса становились
громче, мешая друг другу. Пригодился опыт официанта, отделить
сначала то, что ко мне вообще не относится, а потом рассортировать
то, что относится на экстренные, спешные первой очереди и спешные
второй очереди.
Как у нас обычно призывают официанта? «Официант», «Эй,
официант!», «Любезный!», а наиболее продвинутые «Человек!». В
смысле — безлично. А вот если кто позовет по фамилии, а пуще того
по имени-отчеству — тут включается особый модуль.
Вот и я пытался услышать, не зовет ли кто меня по имени. Нет. А
о людоедах не говорят? Нет. Не слышно, как я не старался. А о
пропавших полицейских? Тихо и невнятно. Ага. Несчастный случай при
обращении с оружием. Двойной несчастный случай.
Понятно. Решили замять дело.
Я раскрыл все окна. Пусть мир будет со мной. Может, кто-то в
мире меня ищет, зовёт?
Меня не зовёт. А вот дом с мезонином зовут.
— Дом с мезонином спрашивает, кто и откуда его зовет?
Сквозь ментальную какофонию пробилось «Париж».
Ага, Париж. Где тут у нас Париж? Я оторвался от хрустального
шара и прошёлся вдоль окон, закрывая теперь ставни — за исключением
тех, над окном которых было написано «Paris».
Вернулся к столу. Помехи смолкли, словно из общего зала перешел
в кабинет. Или покрутил верньер точной настройки.
— И как в Париже?
— Над всем Парижем безоблачное небо.
Ментальный голос беден интонациями. Мужчина, женщина — не
понять.
— Ну и славно. Вы по делу, или просто связь проверяете?
— Проверка связи и есть дело — на сегодня. До видения. Берегите
себя.
И связь оборвалась самым вульгарным образом: я тюкнулся головой
о стол и потерял сознание. Или наоборот — потерял сознание и
тюкнулся головой о стол.
Очнулся я на диване. На голове полотенце, смоченное холодной
водой. И лицо мокрое.
Я открыл глаза, поднял голову. Итак, я по-прежнему в южной
половине мезонина. На столе, но далеко от шара, горит свеча в
подсвечнике. Парижское окно закрыто. В голове тихо. Рядом со мной
на стуле сидела Анна Егоровна. Увидела, что я очнулся, и тут же
предложила закрыть глаза и полежать ещё.