— Мы пришли, — сказал я, указывая на лаз с правой стороны,
уходящий вниз. Лейтенант посветил.
Лаз узкий, без ступеней. То тут, то там следы крови. И
старой, и не очень старой. Вчерашней.
— Вы полагаете, что штурмбаненфюрер Леннарт... там, внизу,
герр доктор?
— Внизу логово. Вурдалаки ревностно относятся к границам
своих владений.
И если Леннарт сбился с пути по дороге в ваш бункер, да даже
не сбился, а просто шёл один, то он мог стать добычей. Судя по
всему, стал.
— А эти... вурдалаки тоже внизу?
— Сейчас ночь, а ночью они активны. Рыщут по галереям,
поднимаются вверх, выходят на улицы Парижа и предместий,
подстерегая в темных закоулках одиноких прохожих. Так что нет, в
логове их сейчас нет.
— Штольц, Гейдрих — вперёд, — скомандовал
лейтенант.
Гейдрих — однофамилец? родственник? — аккуратно нарисовал
над лазом стрелочку, завернул мелок в бумагу и положил в кармашек
мундира, после чего, сняв автомат, привел его в боеготовность и,
согнувшись, полез в лаз, держа автомат в одной руке и фонарь — в
другой. За ним двинулся и Штольц.
Через минуту кто-то, Штольц или Гейдрих, крикнули:
— Мы на месте. Это ад. Кухня дьявола.
— Ждите меня, ничего не трогайте, — сказал лейтенант и
повернулся ко мне.
— Герр доктор, вы со мной?
— Я останусь здесь. Защищать тылы.
— Хорошо, — и лейтенант пошёл к своим солдатам.
Четверть часа спустя все трое вылезли из катакомбы.
Молчаливые, бледные, испуганные.
Я достал из кармана фляжку, небольшую, на две
унции.
— Это спирт, пейте осторожно.
Лейтенант сделал глоток, передал фляжку Гейдриху, а Штольц
допил остатки.

13
Ложбинка была невелика, но человека скрывала с ручками. А в
длину метров сто. Тоже немало.
Здесь мы устроили стрельбище. Постреляли, приноравливаясь к
новому оружию, а теперь чистили его на раскладном столике. Вернее,
я стоял в сторонке, а чистил Влад, заверив, что ему это необходимо,
что он соскучился по оружию, да и руку приучить к «маузеру» не
помешает. «Маузер» не «Макаров», разобрать и собрать его запросто
не получается.
Пусть. Он оружие любит и ценит много больше моего, и возня с
железками его радует. А радость — хорошее лекарство.
Я вытащил вату из ушей.
— Этот пистолет создан в те времена, когда ставку делали на
меткость. Ганфайтеры, пистолерос, ворошиловские стрелки, наконец, —
разглагольствовал Влад, а руки тем временем работали. — Идеалом
было соотношение один патрон — один враг. Понятно, до идеала
дотянуть было трудно, но старались. А уж если за патроны из своего
кармана платишь, как охотники, ещё и экономический стимул. А потом
пошло-поехало: во время второй мировой войны амеры на одного
убитого врага тратили двадцать тысяч патронов, а во время войны в
Заливе — сто двадцать, опять же тысяч. Это ж как стрелять нужно,
чтобы из ста двадцати тысяч выстрелов уложить только одного
врага!