Открывается дверь, входят трое: офицер и двое рядовых.
Немецкая, знакомая по кинофильмам, форма. У рядовых — автоматы, у
офицера — пистолет в кобуре. Ничего удивительного: во сне идёт одна
тысяча девятьсот сорок третий год.
Офицер подходит ко мне:
— Герр доктор, вы готовы?
— Я готов. А вы?
— Разумеется. У каждого по два фонаря плюс по паре запасных
батареек.
— Я думал, вас будет больше.
— Я тоже. Но начальство считает иначе. Вот если мы
предоставим доказательства, можно рассчитывать на большую операцию.
А в разведку ротами не ходят.
— Французы?
— Двое ажанов у входа с приказом никого не
впускать.
— Что ж, тогда приступим, — я поднимаюсь. Официант ведет нас
на кухню, оттуда — крутая лестница вниз. Подвал. Второй подвал.
Толстая дверь. Большим ключом он отпирает её, и мы, спустясь ещё на
двадцать ступенек, оказываемся в катакомбах. Вдоль стен встречаются
кучки человеческих костей. Черепа отдельно, небольшими пирамидками.
Некоторые — на стеллажах, но чем дольше, тем стеллажи
реже.
— Мне говорили, их здесь миллионы — говорит офицер,
направляя луч фонаря на очередную пирамидку.
— Так и есть, — подтверждаю я. — Но свободного места
предостаточно.
— Ведите, доктор, — говорит офицер, доставая из кобуры
«парабеллум». Солдат протягивает мне штык-нож. Я отказываюсь,
похлопывая себя по карману пиджака.
Идём вперед. На голос. Голос этот слышу только я. В шаге
позади офицер, светит фонарём с широким лучом. У одного солдата в
руках автомат наготове, второй с мелом в одной руке и фонарем в
другой, пишет на стене числа по порядку через каждые десять шагов и
рисуя стрелку острием назад. Лабиринт сложный, легко потеряться. Не
со мной, конечно, но вдруг обратный путь придется делать без меня?
Один, два, сорок пять, сорок девять.
Идем медленно, кругом тишина, воздух тяжелый. Костяной, хотя
костей стало меньше.
Сто семнадцать сто восемнадцать.
Иногда пробегают крысы, но чем дальше мы идем, тем их
меньше. С едой в катакомбах не очень, а там, где нет еды, крысам
делать нечего.
Двести тринадцать, двести четырнадцать...
— Мы приближаемся, — говорю я.
Ещё три десятка шагов, и лейтенант сказал:
— Запах...
Да, запах изменился. Прежде была смерть древняя, сейчас же —
свежая. Так пахнет на полевом кладбище спустя неделю после большой
битвы.
Поворот налево. Ещё десять шагов. Ещё... С каждым шагом
трупный запах становился сильнее.