—
это уже уровень фронта. Особым отделом фронта там заправляет
товарищ Медведь, давний друг самого Феликса Эдмундовича и со своей
работой вполне справляется. Тот же Дзержинский решит, что Аксенов
собрался подсиживать коллегу. К тому же, сильно подозреваю, что мое
назначение на пост «серого кардинала» Польши зависело не только от
желания Председателя ВЧК, но и кого-то еще, повыше уровнем, и
теперь просто взять, и отыграть «взад», не получится даже у Феликса
Эдмундовича.
Значит,
пока пусть все идет, как идет. Возвращаюсь в Архангельск, выполняю
свою повседневную работу, параллельно выступаю на заседании
губисполкома с предложением о введении продналога. Ну, а еще
начинаю готовиться к работе «секретного» руководителя ВЧК Польской
республики. Скорее всего, из Архангельска меня выдернут в конце
июня, начале июля. Стало быть, время на подготовку есть. Жаль,
разумеется, что в Польше придется все делать в спешке, но если
предпринять кое-какие меры заранее, то время можно и
сэкономить.
Надо
прикинуть, что может пригодиться для будущей работы, а самое
главное — кто может пригодиться. Еще разок перешерстить своих
«поднадзорных», поискать нужных людей. Дополнительно озадачить
своих ребят, чтобы выявляли всех имеющихся в нашей губернии
поляков. Пригодятся.
Поговорить
с моряками, чтобы отыскали какую-нибудь радиостанцию, и радистов.
Уж как мне надоело сидеть без связи на бронепоезде. Выяснить у
Попова — где тот станок, на котором мы изготавливали карикатуры,
запастись расходниками, типа литографического камня, чернил и
бумаги. На этом станке можно делать не только картинки и
прокламации, но и еще кое-что. Покамест, вслух об этом говорить не
буду. А, чуть не забыл. Мне же художник понадобится, и гравер. И
бронепоезд шестой армии я не верну. Зажилю. Мне он еще в Польше
пригодится. Значит, дать команду железнодорожным мастерским, чтобы
добавили вагонов, установили бронеколпаки, башни, оборудовали
бойницы для орудий и пулеметов. Ну, они лучше меня
знают.
Когда
привел мысли в порядок, стало полегче. Оказывается, соскучился по
Архангельску. И когда этот город успел стать для меня родным, если
я его толком и не видел? Впрочем, какая разница.
В семь
утра я уже сидел в собственном кабинете, разбирал накопившиеся
бумаги, в восемь слушал отчет Муравина.