-Твой как? Бегает? – неожиданно
спросил ктан у одного из солдат.
-А куда ему деваться. Бегает, посуду
лупит… Говорил жене – всыпь ему, чтоб не повадно было, а она только
рукой машет. Ну прикинь – рукой машет, - прорвало солдата.
«Посуда, жена, дети». – Михаил в
отчаянии замотал головой. Чудовищный яроттский образ трещал по
швам.
-Вы, что ли, соберитесь ребята, -
попросил он - А то я уже бояться перестаю...
Ктан развернулся и коротко ударил.
Завертевшись волчком, Михаил рухнул на мостовую.
-Понял?! – Яроттец поднял его за
шиворот и швырнул вперед. В теле толкнулась боль, покружила в
поисках благодатной почвы и, пульсируя огненными токами, медленно
стеклась к голове. Михаил постарался сдержать стон. Очко яроттской
команде – он подставился, они не преминули воспользоваться.
Площадь плавно перетекла в широкую
улицу – более опрятную, пестревшую вывесками торговых лавочек и
мастерских. Праздный, деловой, безликий люд сновал от двери к двери
в только им ведомой надобности. Рядовой день рядового города.
Конвой горожане старательно игнорировали.
Топот, гомон, скрип и звон…
Неумолимый марш в неведомое. И толика страха…
-Гляди, Корноухий, - солдат пихнул
Михаила в бок и ткнул в неведомое пальцем. Страх возликовал.
Взглянув в указанном направлении,
Михаил невольно замедлил шаг – увиденное ему не понравилось.
Торговую улочку приняла в широкие объятия очередная площадь,
посреди которой невероятным архитектурным ансамблем высилась
огромная черная башня - столб тьмы, подпирающий небо. Овеянные
черной поземкой каменные блоки – древние, выщербленные временем,
пропитанные… ужасом. Ужас черными слезами стекал по стенам… «Я!
Этого! Не вижу!» - билась спасительная мысль. Помогало слабо.
-Что это? – осмелился на вопрос
Михаил.
Ктан, убедившись, что пленника
проняло, милостиво пояснил:
-Это, Корноухий, тюрьма. Последний
приют.
***
В немилосердной тишине тихо
потрескивали факелы. Звук мгновенно растворялся в холодном сумраке
залы.
-Доставили заключенного, мастер
Трезел, - излишне бодро отрапортовал ктан.
Высокий, тощий мужчина с пропитой
физиономией висельника недоуменно воззрился на осмелившегося
нарушить тишину. Конвой тихо сдал назад, сгорбленными тенями
переминаюсь у арки входа. Дай им волю, и они, проломив обитые
железом створки, рванут под открытое небо. Михаил их понимал.