Мастер Трезел лениво кивнул и смерил
заключенного мутным оценивающим взглядом. Ощутимо повеяло
холодом.
- Агрун предупредил меня, - прохрипел
Трезел. – На ваше счастье… - Тюремщик заперхал в страшном подобии
смеха. - Идите ребятушки… бравы солдатушки… Идите на хрен
отсюда.
Конвой мгновенно выскользнул за
дверь. Тишина стала всеобъемлющей, безмолвные камни, бесшумное
факельное пламя... «Как в склепе» - оценил Михаил акустическую
аномалию.
-Знаешь кто я? – неожиданно спокойно
спросил яроттец.
-Нет.
-Я тюремный мастер. Хозяин последнего
приюта. И что из этого следует?
-Что вам не повезло?
Трезел задумчиво покачал головой,
хмыкнул и неторопливо уместился за массивным столом. Шаркнул по
нему ладонью, сметая объедки. Чище не стало.
-Умный паря. – Трезел оскалился. –
Имя давай скажи…
-Иванов.
-Ага. – Тюремный мастер достал из
стола устрашающих размеров книгу. Открыл и что-то с натугой
нацарапал пером на пожелтевших страницах. Вновь посмотрел на
замершего пленника. – Ты пойми, паря, сдохнешь ты тут… Мертвый ты
уже…
Михаила качнуло. Вокруг пустота. И
только рык...
Рычал Трезел:
-Стража! Хетчевы дети… Сюда, уроды!
Галопом!
В дверном проеме, суетливо толкаясь,
возникли четверо яроттцев.
-Уровень сорок, номер двенадцать.
Для вытолкнутого в коридор Михаила
начался бесконечный подъем. Этажи как братья – темнота, холод и
вонь. Голодные провалы коридоров слепо таращились на зыбкие тени.
После тридцатого пролета Михаил сбился со счета.
-Сюда! – гаркнул стражник.
Пленника втолкнули в круглый зал.
Взметнулась пыль, серой вуалью скользнувшая вдоль нескольких
дверей. Пламя факелов коснулось багрянцем дверных петель и
замков.
-Слышь, а мы задохлика из двенадцатой
убрали? Ты помнишь?
-Не, не помню…
Черные-красные заржали, довольные
шуткой. Заскрежетал замок.
Пинок препроводил Михаила в затхлую
утробу камеры. Лучик света из узкого, шириной не более ладони, окна
только подчеркивал тьму. Со скрипом закрываемой двери жернова
реальности остановились. Хочешь - стой, хочешь - бейся о
равнодушные стены, исходи криком – все едино. Подойдя к окну,
Михаил взглянул на плывущие по небу легкие облака. Свобода близка и
красива.
Рухнув на гнилую подстилку в углу,
Михаил закрыл глаза. Он подождет.
Сколько времени прошло до того, как
стылый воздух камеры всколыхнулся потревоженный распахнувшейся
дверью, Михаил не знал. Часы, дни? Вечность вне голода и жажды, что
стремительно высасывала силы. В какой-то неуловимый момент разум
полыхнул знакомым пожаром, волны призрачного огня омыли тело.
Сквозь пламя вспышкой ударил образ исхлестанного молниями мира,
взметнулась черная пыль… Что-то новое возникло в мироощущении. И
нет более сил терпеть.