Но прежде представлю своих соседей,
без которых бы не было этой истории. Скоро вы в этом убедитесь.
Короче, знакомьтесь:
Кошатница.
Коршун.
Палыч.
Бабуля.
Близняшки.
Макс... хотя с Близняшками и Максом
вы уже почти знакомы.
Со мной нас восемь. Мы — обитатели
Общаги, застрявшие среди живых. Единственные призраки города
Пскова.
Так я думал в тот вечер, когда
очутился в Общаге — и ещё долго на сей счёт заблуждался.
Хотя стоп.
Погиб-то я вечером, но в Общагу попал
утром. Что было ночью, я не знаю; может, ничего и не было. Или в ту
ночь моя душа — то есть теперешний я — пребывала в том месте, о
котором мне не следует помнить.
Мои посмертные воспоминания
начинаются с Нигде.
В Нигде было серо и тихо. Я шёл в
этом «серо» и слушал это «тихо», где отсутствовали даже звуки
шагов. Шёл не вверх и не вниз, не вперёд, не назад, не влево и не
вправо — с какого-то перепугу я шагал сразу во все стороны. И не
спрашивайте, как такое возможно.
Потом Нигде стало меняться.
Оно стало холлом из моей школы — тот
возник в один миг: мраморный пол, пара кожаных скамеек, цветы в
кадках. В углу — триколор, на колоннах — зеркала. Стенд пестрел
расписанием и всякими памятками, которых я в жизни — в смысле, при
жизни — не читал.
Почему-то мне не было ни капельки
страшно. Нет, я не Рэмбо, но в то утро не боялся; вместо этого
подумал...
— Надо же... А все болтают про
тоннель и какой-то там свет...
Я так подумал — а кто-то сказал.
Прямо у меня за спиной.
И тогда я впервые увидел Кошатницу —
сразу, как только обернулся.
Она стояла за моим левым плечом.
Бледная, с большими глазами, в которых чувственность и вызов
сочетались друг с другом. Её каштановые волосы пребывали в
беспорядке... В пикантном беспорядке, дерзко просившемся
на портрет.
— Портрет?... — спросила она. — Ой...
кажется, это были твои мысли.
Забегая вперёд, скажу: застрявшие и
впрямь могут улавливать мысли (и живых, и друг друга). Но тогда я о
её словах не подумал... зато подумал, что её джемпер подходит к её
глазам. Джемпер был тёмно-зелёный, глаза — карими, но они как-то
сочетались.Юбка-колокол (не удивляйтесь моим познаниям в женской
моде — я рос с сестрой, и скоро вас с ней познакомлю) пестрела
кемономими: анимешными девушками с кошачьими ушками. А ниже темнели
ботфорты-чулки в тон вязаному джемперу.
Полагаю, всё это — последнее, на что
стоит глазеть после смерти. Но я глазел.