Об одном из этих пунктов вы могли
догадаться: он гласит, что нам нельзя открывать ларец — никогда и
ни при каких обстоятельствах. Другой пункт куда страннее: он
запрещает нам делиться друг с другом подробностями своей
смерти.
Такой запрет удивляет, но мы
вынуждены его соблюдать. Кончина каждого из нас — табуированная
тема. Со дня нашего знакомства мы её не касались.
Но в том же пункте есть столь же
странная оговорка: Часы в холле однажды встанут — и тогда запрет
будет снят.
Мы не единожды пытались постичь смысл
этого табу, но к внятным выводам не пришли. Почему нам нельзя
обсуждать свою смерть? Мы блин что, из-за этого повторно умрём?
И что случится в тот день, когда
встанут Часы?
Впрочем, пока они идут исправно и в
полдень звонят, как и оговаривалось в Контракте. Проводник и
ковчежец появляются без опозданий; кто-то из нас (дежурство мы
распределили по дням) берёт ларец, идёт за световым шаром и кладёт
ковчежец там, куда тот укажет: во дворе дома, в подвале, на
чердаке, в магазине, посреди дороги (да, бывало и такое), на
автостоянке, в больнице, школе и даже чьей-то квартире... Местом
«возложения» ларца может стать даже общественный туалет. А однажды
Проводник полетел в парк (в тот день за ним пошёл Макс) и завис у
кабинки колеса обозрения — Максу пришлось ждать, пока та опустится,
чтобы оставить ларец.
Сначала мы думали, что за ларцами
кто-то придёт: мол, мы их всюду оставляем, а потом их забирают. Но
возвращаясь к ларцам, мы находим их там, где оставили. Даже ларец
на оживлённом шоссе (я сам его туда отнёс) лежит, где лежал; сквозь
него ездят машины, а он лежит... Невредимый, как и прочие
оставленные нами ларцы.
Коршун завёл список мест, куда мы их
относили. Там до сих пор не случалось никакой мистики, и ни одно из
них не попало в хронику происшествий; первый год мы за ней следили,
опасаясь, что делаем «что-то не то» (вдруг ларцы кому-нибудь
навредят?), но потом перестали — ведь рядом с ковчежцами царят мир
и покой. Они по-прежнему закрыты и словно ждут... Подобно шахматным
фигурам ждут прикосновения игрока. Ждут чью-то длань, способную их
«оживить» — и одним ходом поставить кому-то мат.
Почему-то я уверен, они этого
дождутся... Дождутся — и тогда откроются.
Я почти убеждён: придёт час — и
откроется каждый ларец.
Ах, да — чуть не забыл...