Кстати, об одежде. Мы носим то, что
носили при жизни (исключая Бабулю, чей наряд для нас загадка).
Одежда наша не пачкается: посадить пятно можно, но, отведёшь от
него взгляд — и пятна уже нет. То же самое с дырками: наш
посмертный гардероб бережёт наш упокой и самоотверженно штопает сам
себя.
Таща диван через реку, я глазел по
сторонам. Сзади крякали утки, в более ясные дни подкармливаемые
горожанами. Макс глядел прямо, а Близняшки не сводили глаз с
Золотой набережной — элитного квартала с отелем на берегу:
заснеженные лужайки, кафе, гроздья фонарных ламп. Уютные домики в
два-три этажа. Правда, застройщикам приспичило строить их у воды
(отсюда виден Псковский кремль), что вышло боком: в прошлый паводок
река поднялась и затопила подвалы. Что одним красота, то МЧСникам —
проблема.
На подходе к Общаге я увидел следы —
маленькие, ещё не занесённые снегом. Множество кошачьих следов.
— Она в своём репертуаре... —
усмехнулся Макс.
Мы вышли на склон, за которым ждала
Арка — наш вход в Общагу. К слову, живым её не видно: Арки для них
просто нет. Она есть только для нас.
Огней так много зо-ло-ты-ых...
Пела, конечно же, Бабуля. Рита издала
долгое «бе-е-е-е», притворившись, что её сейчас стошнит. Света
поморщилась:
— Неужели опять?!
На у-ли-цах Са-ра-то-ва-а-а...
Бабуля стояла на льду реки, видимо,
вообразив сцену. В своём платье она единственная из нас была
вылитый призрак. Ей для этого и умирать не требовалось.
Парней так много
хо-ло-сты-ы-ых...
— Кис-кис-кис, кис-кис-кис, — а это
была уже Кошатница. — Кид, ну ты же мальчик, уступи миску
девочке!
Забыл сказать: нас видят кошки и
совсем маленькие дети. Уверен, Кошатница подкармливала бы и детей,
но те к нам не наведывались — в отличие от мяукавшей в округе
живности.
Кормёжка всегда проходит в одном
месте — у руин, где когда-то была хлебопекарня, а ещё раньше —
кожевенный завод; собственно, наш вход в Общагу расположен как раз
между руинами и Гремячкой. Но если башня худо-бедно дожила до наших
дней, то пекарня пришла в упадок: расположенные в ряд арки (и тут
без них не обошлось!) зияют чернотой, стены осыпаются, а от крыши
осталась лишь обрешётка. Уж не знаю, кто и зачем разобрал крышу...
ну не на дрова же, в самом деле?..
— Кис-кис-кис, кис-кис-кис...
А я лю-блю-ю-ю
же-на-то-го-о-о*...