Дальше была пауза — Вагарш Давидович
не сразу нашёлся с ответом. И вряд ли можно его за это винить.
— Зинаида Львовна, простите, что вы
сказали?..
— Мне в супе попалась твёрдая фасоль.
Я вас изничтожу. Суки, чурки... Не умеете готовить — валите назад
на свой грёбаный Кавказ!
Вряд ли нужно уточнять, что другие
посетители есть давно перестали, позабыв, правда, закрыть рты;
никто не верил, что всё это произносится милой с виду
бабулькой.
Вагарш Давидович тоже был в шоке —
это ясно и без свидетельств. Полагаю, даже матерящийся на русском
Папа Римский вряд ли бы его так удивил.
— Зинаида Львовна...
— Изничтожу! Сдеру кожу, отдам мясо
псам и спляшу на ваших костях!
Тот диалог я привёл бы целиком —
точнее, в том виде, в каком он предстал в уголовном деле, но ряд
фраз меня от этого отвратил; скажу лишь, что Зинаида Львовна
описала половой акт, в котором участвовали, как ей думалось, Вагарш
Давидович, его мать, а также пёс и свинья.
Такого хозяин кафе спустить не мог —
пусть даже с гостьей и было «что-то не так».
— Будь вы мужчиной, — сказал он, — и
лет на двадцать моложе, я бы вас за это убил. Платить за обед не
нужно. Уходите и больше не возвращайтесь.
Первая часть его просьбы была
выполнена — старушка ушла. А со второй не задалось.
Если бы её сын, заядлый охотник, в
тот день не работал, трагедии могло бы и не быть, — но сын Зинаиды
Львовны охранял на вахте склад топлива. Его квартира пустовала, а у
старушки был ключ. Открыв им дверь, она взяла из сейфа охотничье
ружьё; сейф был простым, с электронным замком, где давно сели
батарейки. Мало того — он мог быть открыт мастер-ключом, если
забылся код замка, а тот ключ лежал в шкатулке на трюмо. И Зинаида
Львовна об этом знала.
Патроны были в том же сейфе.
Большинство других бабулек вряд ли смогли бы зарядить ими
двуствольную «комбинашку» ИЖ-94 «Север», но Зинаида Львовна смогла:
в те минуты она наверняка вспомнила, как с покойным ныне мужем
занималась охотничьим биатлоном. «Двоечка» — она же дробь номер два
— отправилась в патронник; с этой дробью сын Зинаиды Львовны ходил
на уток, но старушка выбрала дичь покрупнее — и кто знает, о чём
она думала, беря «Север» из сейфа? Возможно, считала, что идёт на
лыжню.
Для возвращения в кафе ей требовалось
всего-то пересечь улицу (дом с квартирой её сына стоит напротив
«Вагарша»), а тем временем Вагарш Давидович вновь вышел в зал: он
уже поостыл и начинал понимать, что старушка и впрямь была не в
себе. Следовало не прогонять её, а позвонить её родным. Поэтому
Вагарш Давидович, извинившись за неприятную сцену перед клиентами,
стал их расспрашивать: не знает ли кто адрес Зинаиды Львовны
(маловероятно, но вдруг? — ведь та со всеми тут общалась). Он как
раз задавал этот вопрос, когда открылась дверь, и Зинаида Львовна —
тук-тук, я снова здесь — направила на него два ствола. Наверное,
Вагарш Давидович успел удивиться, прежде чем дробь лишила его глаз
и ноздрей. Он рухнул на сидевшую за столом посетительницу, сшиб её
на пол и умер, истекая кровью под её визги, которых Зинаида Львовна
словно не слышала (как и глухих рыданий Маши, запершейся после
выстрела в кладовой): как ни в чём ни бывало старушка села на стул
и перезарядила дымящийся ствол. Затем упёрла в пол приклад,
наклонилась... Длина стволов (шестьсот миллиметров) позволила ей в
таком положении достать до спускового крючка, засунуть стволы в рот
(они могли быть ещё тёплыми, но чувствовала ли она это?) и разнести
себе макушку; так уютное кафе стало местом с дурной славой, а
премилая бабулька — Бабкой с ружьём... Разумеется, посмертно.