— Уйди, Костлявая!
Я вздрогнул: почему я сейчас об этом
вспомнил?..
Но затем мои мысли вернулись в
настоящее — и я вдруг осознал: мои соседи слишком уж уныло молчат.
Макс сверлил взглядом кружку, Коршун с Палычем глядели в стол,
Бабуля наливала чай. Кроме Близняшек и Кошатницы все казались
какими-то... неживыми.
«Они притворяются, что мой рассказ их
не тронул, — внезапно понял я, — и что за тем плачем никакая
мистика не стоит».
Но почему?..
Почему их не тянет во всём
разобраться?
Коршун вдруг встал, оборвав мои
мысли. Отложил свою тарелку и негромко сказал:
— Сёма, пойдём-ка поболтаем.
Он вышел из кухни. Вконец
озадаченный, я направился следом. Через несколько мгновений мы с
ним покинули Общагу.
Про Коршуна скажу вот что.
Мужик он непростой: без злобы, но
себе на уме. Много где побывал, много чего видел. А ещё он сидел (в
этом Коршун признался сам): давно ещё, живя на Дальнем Востоке, он
участвовал в незаконной добыче икры, пока недра матушки-родины не
оттяпали деятели позубастей — и они же устроили Коршуну «отдых»
сроком в полгода. «Отдохнув», он уехал к отцу в Псков, где второй
раз женился и стал простым администратором на складе.
Но разок с ним поговоришь — и сразу
ясно: этот «администратор» всех видит насквозь. Так что после его
«Сёма, пойдём-ка поболтаем» я просёк, что в воцарившемся на кухне
молчании Коршун что-то расслышал. Что-то, укрывшееся от меня.
Мы вышли, и он заговорил первым:
— Сёма, пойми: мы не хотим в это
влезать из-за Контракта.
— Из-за Контракта? — растерялся я. —
А он-то тут при чём?
Коршун медлил, а я ждал. Алые маки
стерегли Арку, в стороне темнела Гремячка: из-за горящих вдали
фонарей её было видно. У руин хлебопекарни мяукал кот.
— Всё просто, — проронил Коршун. — В
Контракте ясно прописано: звонят Часы, появляются шар и ларец. Мы
несём ларец туда, куда летит шар. Ни про какого младенца ни слова
не сказано. Правильно?
— Ну да, — признал я. — Только это
ведь не повод бездействовать.
— А если пораскинуть мозгами — или
тем, что нам их теперь заменяет?
Я пораскинул, но ничего не достиг.
Мне было невдомёк, куда клонит Коршун.
— Для тебя-то всё просто, — он
легонько пнул швабру с табличкой Близняшек («ЖИВЫМ ВХОД
ВОСПРЕЩЁН»), и сбитый с неё снег осыпался
в лунном свете. — Происходят убийства, виновного надо найти. Но
взгляни на это глазами Бабули или Палыча... или моими глазами.