- Я никому не помешаю? – деликатно поинтересовался я, снимая
куртку.
- Нет-нет! – замахал руками Револий Михайлович. - Отец
задержится в ЦК до вечера, а моя Оля только завтра приедет. Она в
журнале редакторствует, работенка хлопотная… Сейчас я притащу
ящики!
- Да я сам…
- Тогда я за инструментом!
Розовощекий крепыш Дима Селиванов помог мне занести оба
картонных ящика, набитых электронным барахлом, а генерал уже вовсю
суетился, разогревая паяльник, настраивая осциллограф и прочий
набор истинного электронщика.
Я спокойно отнесся к тому, что директор института у меня на
подхвате, но нельзя же выходить из роли одаренного переростка! И
мне пришлось иногда изображать смущение, да разыгрывать неловкость
– Револий Михайлович от такой подачи делался еще благодушней,
словно вальяжный столичный дядя, привечающий племянника из
глубинки.
- А вот корпус! – генерал с гордостью водрузил на стол ящик из
полированного дерева. Внизу тускло поблескивали накладные буквочки,
складываясь в «Коминтерн-1». – Сказать по правде, моих ребяток
прямо восхитила системная шина, а еще им понравилась отдельная
клавиатура. Даже не сама клавиатура, а то, что у нее свой
контроллер. Очень все… технологично!
Я скромно улыбнулся, полностью погружаясь в сборку второго
экземпляра микроЭВМ, время от времени выныривая на поверхность
обычной жизни. Набрасывал на листочке схему дискеты («Тут вот
защитная, такая, шторка открытой области корпуса… А это – я вот
так, сбоку, обозначу – антифрикционная прокладка… В этом вот уголку
– ма-аленькое окошко такое – для определения плотности записи…»). И
сам дисковод, то бишь НГМД начертил, коряво, правда.
На большее пока не решался, и без того засветился по полной, а
судьбы вундеркинда я себе не желал. Все эти юные дарования,
гении-малолетки вызывают у публики опасливое, даже болезненное
любопытство, как уродцы из кунсткамеры. Ребенок, который вместо
игры в догонялки штудирует учебник физики – явное отклонение от
нормы. Интерес к нему будет, а доверие?..
Поморщившись, я погладил щеку – зуб давал о себе знать. Он еще
на Новый год заныл, стоило мне надкусить холодный мандарин. Цыкая,
я потрогал больное место кончиком языка, нащупывая дырочку. Только
этого мне еще и не хватало! Воображение тут же представило все в
красках – зловеще ухмылявшегося стоматолога с орудием пытки –
бор-машиной, холодно поблескивавшей никелем. Вот он надевает маску
на рот, чтобы больному не был виден садистский оскал, жмет ногой
педаль – и противнейшее жужжание скоро заполнит весь череп, пронзит
острой, невыносимой болью… А шприца с обезболивающим и близко
нет!