- Я намусорил, я и уберу, - успокоил его, откладывая дымящийся
паяльник, и делая вид, что ничего не понимаю. В сыновней
почтительности Суслова-младшего доминировали вынужденное послушание
и робость перед строгим отцом. Но не демонстрировать же мне свой
житейский опыт! Приятно это будет Револию Михайловичу? То-то и
оно.
Со двора донеслись громкие голоса, дверь распахнулась и в
гостиную шагнул высокий сухопарый человек с тонкими чертами умного
лица. Быстрый и острый взгляд его светлых глаз за толстыми линзами
очков вызывал ощущение неуюта.
- Доброго дня, Револий, - проговорил Михаил Андреевич Суслов,
по-горьковски окая. Стащив на ходу тяжелое пальто с каракулевым
воротником, он передал его на руки сыну. – У нас гости?
Михаил Андреевич снял папаху-пирожок и длинными худыми пальцами
пригладил непослушную белую прядь.
- Здравствуйте, молодой человек, - сказал он церемонно, не меняя
бесстрастного выражения на худом лице с высокими скулами,
малоподвижном, словно каменном. Я встал.
- Здравствуйте, Михаил Андреевич, - сказал вежливо, как мальчик
из хорошей семьи, и тут же все испортил, добавив
простовато-местечковое: - Извините, что насвинячил…
Суслов даже не улыбнулся. Вопросительно повел бровью, и с
облегчением приземлился на скрипучий венский стул. Я тоже
присел.
- Это Михаил Гарин, - храбро вступил генерал, - он участвует в
смотре научно-технического творчества молодежи на ВДНХ.
Лауреат!
Я с сомнением посмотрел на Револия Михайловича, а Суслов-старший
обратился ко мне:
- Тёзка, значит? – повернувшись к сыну, он проговорил: - Извини,
что помешал прогрессу. Сердчишко забарахлило, пришлось уйти
пораньше. А Борис Александрович сюда сразу, на свежий воздух…
Плотный, налитой здоровьем начальник охраны, стоявший у дверей,
наметил улыбку.
- Тогда закругляемся, Миша, - бодро сказал генерал. – Тем более,
обедать пора. Полпервого уже!
- Пожалуй, - поддакнул Михаил Андреевич, сдержанно кивая.
Я отнес недоделанный «Коминтерн-1» в «генеральскую» комнату, и
стал аккуратно складывать детали в картонную коробку, исподволь
наблюдая за Сусловым.
Оказалось, что ничего общего у этой исторической личности ни с
парадными портретами, ни с плохонькими фотографиями не имеется.
Передо мной сидел пожилой, усталый человек, обладавший огромной
властью, но ничего не взявший для себя.