«Скво» рассмеялась.
- Так похоже! А номер ты помнишь?
- Я ничего не забываю.
Сторонясь прохожих, мы обговорили все детали – и затихли,
переживая томительную паузу. Когда наши взгляды сошлись, как метки
в коллиматорном прицеле, я первым потянулся к Марине. Она была чуть
выше ростом, да еще в сапожках на каблуках, поэтому склонила
голову, чтобы поцеловать меня – и долго не отрывала губ.
- Пока, Мишечка! – чуть задыхаясь, «Росита» отступила, вскидывая
руку и перебирая пальчиками в жесте прощания. Улыбнулась,
затушевывая непокой в глазах, и поспешила к метро.
- Пока, - обронил я, провожая глазами гибкую фигурку.
А пульс-то частит… Да это ерунда, выбрыки растущего организма.
Главное, чтобы у Маринки все хорошо было, а то погонят из КГБ, не
взирая на заслуги, еще и «аморалку» к делу подошьют, за наш с нею
запретный «роман»…
Шагая будто по инерции, я вышел к площади Дзержинского.
Рассеянно оглядел здание КГБ, пока еще ассиметричное,[1] и
порадовался, что «Железный Феликс» на своем законном месте – стоит
в гордом одиночестве посреди площади, как ось колеса, закручивая
вокруг себя поток машин. Я даже остановился на минутку, словно
наглядеться не мог на творение Вучетича, которое всего семнадцать
лет спустя «декоммунизируют» либералишки из «Мемориала», достойные
представители цивилизованного варварства.
Семнадцать лет… Так мало!
«Вот тебе и срок для истинной перестройки, - внушил я себе,
задавливая амурные бредни. - Надо будет управиться за три
пятилетки, иначе «креативное быдло», все эти холопы-добровольцы,
снова устроят свои радения вокруг соловецкой каменюки. Вони
будет…»
- Не будет, - выцедил я вслух, и оглянулся: никто не слышал?
Когда я вернулся в гостиницу, Москву накрывали сумерки,
пронзительно синие и морозные. В потемках калились звезды на башнях
Кремля, а улицы превратились в реки света, плещущие в темных
ущельях зданий. По ним сплавлялись машины, бликуя лакированными
боками и разжигая красные огни. Сдержанный гул огромного города
вливался в приоткрытое окно – свежий воздух бодрил, а шум не давал
угомониться, мешал приводить мысли в порядок.
Я прикрыл створку и оперся о подоконник, бездумно глядя на
вечернюю Москву, на глазах обращавшуюся в ночную.
Хороший город. Особенно сейчас, в невинном и наивном 75-м.
Ни пробок, ни путан, ни назойливой рекламы. Зато чисто и
спокойно – можно прогуляться по темноте и не нарваться на уголовный
элемент. «Моя милиция меня бережет!»