— И вы поверили ему, — скорее,
утвердительно, чем вопросительно протянула я.
— Я поехал обратно. — Джонатан тяжело
вздохнул. — В тот же вечер после разговора с Этаном я рванул в
родную деревню. Готов был сидеть подле постели матери день и ночь.
И говорить, говорить с ней. Сделать все, лишь бы она вновь
почувствовала себя живой. Но… Успел я как раз на похороны. Как мне
потом сказали, после моего отъезда мать просто отказалась от еды и
воды.
— Мне очень жаль, — негромко обронила
я.
— Да, мне тоже. — Джонатан вдруг
вскинул голову и прямо и твердо взглянул на меня. — Лариса, после
этого случая я стал копать. Я был настолько раздавлен смертью
матери, так винил себя в ней, что все очарование сладких речей
Этана мгновенно испарилось. Нет, мне хватило ума не показывать ему
свои боль, разочарование и гнев. Вместо этого я начал собирать
информацию. Видимо, желая хоть как-то извиниться передо мной, Этан
сделал меня своим ближайшим помощником, поэтому особого труда мне
это не составило. Больше всего меня интересовало, насколько
уникальным случаем была гибель моей матери. Я действовал очень
осторожно, исподволь узнавая судьбы всех тех женщин, которые прошли
через коррекцию ауры. И… Когда я сопоставил все факты, то правда
ужаснула меня. Этан солгал, когда сказал, что единицы погибают
после этой процедуры. Умирало как раз абсолютное большинство. И он
точно знал, что с огромной долей вероятности мою мать постигнет та
же судьба. Знал — но все равно уговаривал меня, что ничего
страшного с моей матерью не произойдет. И вот после этого открытия
я совершил ошибку, Лариса. Выдержка оставила меня, и я заявился к
Этану, где кинул ему в лицо все собранные документы и неоспоримые
свидетельства опасности коррекции ауры. Я кричал, что это надо
немедленно прекратить. Что я пойду к королю с фактами. Что расскажу
всем, что нельзя так поступать с теми, кто еще не совершил никакого
преступления. Ведь по сути это самое настоящее убийство
невиновного.
— Смело. — Я одобрительно цокнула
языком.
— И крайне необдуманно. — Джонатан
понурил плечи. — Конечно, Этан нашел слова, чтобы меня успокоить.
Сказал, что мне не стоит так нервничать и волноваться. Мол, он
понимает, что я слишком потрясен смертью матери. Уверил, будто не
имел ни малейшего понятия, что дело обстоит именно таким образом. И
дал мне слово чести, что разберется. Он проверит собранные мною
доказательства. Если факты подтвердятся — то все виновные в столь
вопиющей халатности неминуемо понесут строгое и заслуженное
наказание. А пока мне надо остыть. После чего налил мне вина. Я
сделал глоток — и отрубился, Лариса. Видимо, он подмешал мне что-то
в бокал. Очнулся я уже в тюрьме, где с ужасом услышал, что меня
обвиняют в покушении на жизнь верховного инквизитора. По словам
дознавателя, я ворвался в дом Этана поздним вечером, перепугав
слуг. Затем вбежал в его кабинет и попытался голыми руками задушить
своего наставника. Ему лишь чудом удалось спастись. Якобы верный
дворецкий разбил о мою голову вазу с цветами, после чего я потерял
сознание. Естественно, я пытался объяснить, что произошла какая-то
чудовищная ошибка. И, естественно, мне никто не поверил. Мои слова
— против слов верховного инквизитора и его слуг, которые с
готовностью подтвердили столь наглую ложь. Я был обречен,
Лариса.