— Может, тут радиоактивный фон
повышенный? — негромко спросил Василий и сам затосковал от такого
предположения. В своё время чудом избежав отправки в Чернобыль, он
с тех пор панически боялся радиации.
— Ну чего стал столбом! — прикрикнул
он на оцепеневшего в дверях Ромку. — Иди — поможешь...
С отвращением на лице Ромка сделал
шаг, и темнота немедленно оккупировала дверной проём.
— Давай перевернём, — сказал Василий.
— Чего косоротишься? Зимой вон один мужик дома помер, полмесяца у
теплой батареи пролежал — и то ничего: по частям выносили... в
противогазах... — Он протянул руку к чудовищному бедру и тут же
отдёрнул пальцы. Гладкая без единой поры и без единого волоска кожа
оказалась прохладной, но не более того. Мёртвому телу полагалось
быть куда холоднее.
Где-то вдали по тёмным комнатам
явственно прошлёпали босые ноги.
— Так, — сказал Василий. — Значит,
между делом... Ты приглядываешь за дверью слева, я — за дверью
справа. Давай-ка...
Он убрал пистолет в кобуру, оставив
её, однако, расстёгнутой. Ромка, преодолев приступ дурноты,
нагнулся, и вдвоём они потянули бледную тушу на себя, взявшись за
плечо и за бедро. Тело перевернулось неожиданно легко, махнув
гибкой, как шланг, четырёхпалой рукой.
Оба поспешно встали и отступили на
шаг. Перед ними лежало нечто невообразимое.
Ещё когда перевертывали, у Ромки
ёкнуло сердце — он заметил, что у существа отсутствуют уши. Теперь
выявилось отсутствие и всех прочих черт, как-то: носа, рта, глаз...
Лицо и затылок лежащей по сути не отличались друг от друга
ничем.
Пережив первую оторопь, они
пригляделись повнимательней, в результате чего пережили поочерёдно
вторую, третью и четвёртую. Плечи у чудовищной дамы были слегка
кривоваты, руки — разной длины, зато бюст... Такого бюста Василий
отродясь не видывал. Ромка — тем более.
Талия довольно тонкая, бёдра... Ну о
бёдрах речь уже велась... А в целом фигура производила такое
впечатление, будто какой-то скульптор-дилетант довольно тщательно,
хотя и препохабно, изваял бёдра и бюст, а руки-ноги-голову
заканчивал уже наспех и как попало.
— Слушай, да это кукла! — ошарашенно
проговорил Василий.
Они посмотрели друг на друга и
страдальчески наморщили лбы, явно припоминая, где они уже могли
видеть эту нестерпимо знакомую композицию. Хотя чего там было
вспоминать: обычная заборная живопись — все пропорции оттуда.