Создание лежало, бесстыдно раскинув
ноги. Василий взглянул и содрогнулся: выставленные напоказ тайные
прелести были выполнены с анатомической точностью. Чувствовалось
глубокое знание предмета.
Он нагнулся и с сосредоточенным видом
прощупал истончающуюся конечность, пытаясь определить, есть ли там
внутри кости. Что-то вроде прощупывалось, но как-то уж больно
неопределённо.
— А вдруг это она?.. — замирающим
шёпотом произнёс над ухом Ромка, и милицейская фуражка Василия
шевельнулась вместе с волосами.
— Что «она»? — ощерившись, повернулся
он к Ромке. — Ходила? Пугала?.. Совсем уже пробки перегорели?! —
Василий схватил и подбросил четырёхпалую бледную руку. Рука
безжизненно шлёпнулась на пол. — Это же кукла, понимаешь,
кук-ла!..
Ромка зачарованно смотрел на
громоздящееся у ног тело, и всё время казалось, что вот сейчас оно
пошевелит бледными пальцами и медленно-медленно начнёт поднимать
голое слепое лицо.
Василий встал и огляделся со злобой и
отчаянием. Уж лучше бы это был труп...
— Надо же! — ядовито выговорил он. —
Морды нет, зато... — Тут он, спохватившись, оглянулся на Ромку, но,
сообразив, что все слова тому давно уже известны, назвал орган по
имени. — Как нарисованная!..
Ромка смотрел на него с тоской и
завистью: судя по всему, железный человек Василий был напрочь лишён
воображения.
— Ладно, — словно сжалившись над
впечатлительным спутником, сказал тот. — Бог с ней. В конце концов,
не наше это дело... Пошли дальше.
Уже в дверях он бросил через плечо
недовольный взгляд в сторону так и неосмотренного «предмета
неправильной формы», даже поколебался, не вернуться ли. Не
вернулся. Что-то подсказывало Василию, что впереди их ждёт ещё
чёртова уйма подобных, а точнее — ничему не подобных
предметов...
И предчувствие не обмануло. Беззвучно
вспыхивал свет, расплывались под ногами смутные тени, лезли в глаза
какие-то уродливые то ли заготовки, то ли обломки: нечто вроде
двуногой табуретки с шишковатым сиденьем, потом пригорок дурно
пахнущего (если надавить) желтоватого ветхого поролона. И наконец
койка.
Вернее это была даже не койка, а
грядушка от неё с огрызком рамы. Вся какая-то вывихнутая, словно
металл долго и тщательно выгибали, уродуя с любовью каждую деталь
по очереди... Однако внимательный осмотр, произведённый Василием,
показал, что всё не так. Во-первых, грядушка и часть рамы
представляли собой как бы единую отливку. Во-вторых, никто ничего
не уродовал — всё говорило о том, что кровать была именно такой с
момента изготовления. Прутья, например, при всём желании не могли
бы идти параллельно, потому что расстояние между ними вверху и
внизу было разное, как, впрочем, и длина самих прутьев.