Василий без стука положил книгу на
пол и взялся за кобуру. Плохо, что этаж был сквозным, — шаги
доносились как бы из трёх проёмов сразу.
Оба замерли, вслушиваясь, хотя,
честно говоря, пора было уже не вслушиваться, а всматриваться.
Первым увидел Ромка. Зрачки его
расплылись во весь раёк, и он закричал, как подстреленный заяц.
Василий крутнулся волчком — и чуть не
выронил пистолет. На его глазах из мрака, заполнявшего проём,
вылепились вздутые переваливающиеся бёдра, колышущиеся ядра грудей
и бледный слепой отросточек головы.
Качаясь с боку на бок, враскорячку,
она с невероятными усилиями ковыляла к нему, призывно раскинув
четырёхпалые руки, одна из которых была явно короче другой.
Истончающиеся от колен ножки вихлялись и гнулись под тяжестью
чудовищного тела.
Заячий Ромкин визг пронзал перепонки.
Чувствуя, что всего миг отделяет его от безумия, Василий судорожно
нажимал и нажимал на спуск, но выстрела (как и полагается в бреду)
не было.
Наконец, дико заорав, он прыгнул
навстречу надвигающемуся на него безликому ужасу и что было силы
впечатал рукоять пистолета в крохотный голый лоб. Хилые ножки
подломились, белёсая туша откинулась назад и затем повалилась на
спину, запоздало смыкая объятия тонких ручек.
Василий перепрыгнул через упавшую,
почувствовал, как слабые пальцы пытаются ухватить его за штанину,
не глядя ударил по ним рукояткой и кинулся в проём. Следом метнулся
Ромка. Стремглав проскочив несколько комнат и чудом не сверзившись
с лестницы без перил, они вылетели из подъезда, но не остановились,
а продолжали бежать, пока не кончилось дыхание.
Первым упал Ромка, за ним — чуть
поотставший Василий. Последним страшным усилием он ещё заставил
себя поднять голову и, лишь убедившись, что никто за ними не
гонится, вновь задохнулся и лёг щекой на пористое стекловидное
покрытие.
Они долго лежали рядом и не могли
произнести ни слова. Мерцание гигантских конструкций разливалось
над ними, как северное сияние.
— Я же говорил, что это она... —
всхлипнул Ромка и стукнул кулаком в пол.
Василий шевельнулся, сел. Осмотрел
пистолет и, негромко ругнувшись, убрал в кобуру. С предохранителя
надо снимать, когда стреляешь!
— Отец-мать живы? — угрюмо спросил
он.
Ромка молчал — видимо, собирался с
силами.
— Живы... — глухо отозвался он
наконец. — Шмотки делят...