— Это как?
— Ну... разводятся...
Василий покивал понимающе-скорбно,
потом протянул широкую лапу и грубовато огладил колкое жнивьё на
Ромкином затылке.
— Ничего, Ром... Выкрутимся
как-нибудь...
***
Несмотря на то, что в отчаянном своём
рывке они покрыли чуть ли не двести метров, путь до
фосфоресцирующих громад оказался неблизким — как выяснилось,
гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от пережитого,
плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на сильно
уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело
шло к половине четвёртого.
— Слушай, а ведь и впрямь
светает...
Они остановились и с неохотой
запрокинули головы.
— Это колонны отсвечивают... —
сердито буркнул Ромка.
От основания ближайшей опоры их
отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскрёб
или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами,
колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и
врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.
И вовсе она была не круглой, как
казалось издали. Если спилить её под корень, то срез пня, скорее
всего, имел бы форму амёбы.
— Понастроили хренотени... —
проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.
Они приблизились к самому подножью и
вдруг, словно разом прозрев, остановились.
В бледно-золотистой отвесно
взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста
были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое
матерное слово.
Молчание длилось не меньше
минуты.
— Так... — сипло выговорил наконец
Василий. — Выходит, мы тут всё-таки не первые...
Оба вздрогнули и посмотрели друг на
друга, поражённые одной мыслью: а что же стало с тем, кто это
выдолбил? Надпись — осталась, а сам?..
Голодно, странничек,
голодно,
Голодно, родименькой,
голодно!
Николай Некрасов
Василия мучили кошмары. Ему снилось,
что он мечется, увёртываясь, по своей разгромленной комнате, а за
ним, раскинув руки неравной длины, ковыляет враскачку страшная
безликая кукла. С кривоватого белёсого плеча медленно соскальзывает
гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием (Зачем? Она
ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвёт
дверцу шкафа и выдёргивает ящики, точно зная, что где-то тут должен
быть его пистолет.
Вновь увернувшись, он оборачивается и
цепенеет от ужаса: в углу комнаты, грозно подбоченившись, стоит
жена и, сводя брови, наблюдает за безобразной сценой.