- Не, не! – заулыбался Фима, присоединяясь. - Ты лучше сразу к
генсеку!
- А зачем? – лениво парировал я.
- Здрасте! – вылупился Вревский в глубоком изумлении. – Зачем,
главное! Послезнанием делиться, зачем же еще! Про Афган, про
перестройку, про Чернобыль, про… да про всё! – он фыркнул, разводя
руками, а беспомощная усмешечка поползла, перекашивая лицо. – Ты
что же… попадешь в СССР – и не сольешь инфу Брежневу? Ну или, там,
Андропову?
- Нет.
Спецкор с легкой растерянностью пожал плечами, улыбаясь неловко
и чуть натянуто.
- Ну-у, тоже позиция, - рассудил Сандро. – А все-таки, почему –
нет?
Я отхлебнул винца, ловя пряное послевкусие, и сказал
назидательно:
- А потому что нет пророка в своем отечестве. Никто не поверит
информации о будущем. Совпадения, скажут. И вообще, товарищ, это не
к нам, проходите, не задерживайте очередь… А если поверят, то
наделают новых глупостей. В Афган, допустим, не сунутся, зато в
Польшу войска введут. Ограниченный контингент. Погоняют пшеков,
чтобы те не отрывались от коллектива! Или в Иране начудят… Да и не
в этом дело. Я просто не хочу обратно в «совок»! Мне и здесь
плохо.
- Как сказанул… «Мне и здесь плохо»! - рот у Фимы опять
перетянуло кривой улыбочкой, только в иной диагонали. – Ну, а все
же! Вот, представь – ты-таки попал… э-э… в «совок». По желанию или
без, не важно. Ну, неужели ты даже не попытаешься спасти и
сохранить?
- Нет, – моему хладнокровию мог позавидовать сам Бэрримор,
суровый слуга сэра Генри. Выдержав мхатовскую паузу, я продолжил,
имитируя глуховатый сталинский выговор, но даже не намечая улыбки:
– Ви, товарищ Врэвский, нэправильно толкуете главное в роли
попаданца. Полагаете, это долг?
- Именно! – с вызовом откликнулся спецкор.
- Нэт, товарищ Врэвский, - с сожалением констатировал я. - Нэ
долг, и даже нэ любовь к Родине, а нэскончаемый подвиг. Героизм,
растянутый на годы и десятилетия, как у Штирлица. Готовы ли ви,
товарищ Врэвский, всю свою жизнь посвятить служению отчизне? Всю,
бэз остатка, лишая себя простых радостей бытия, таясь даже от
родных и близких? Постоянно, днем и ночью, испытывая страх и
напряжение?
- «Кровавая гэбня» - это фигня! – выпалил Фима в рифму, да с
горячностью отрока, начитавшегося умных книжек.
- А чекисты тут ни при чем! - отрезал я, выходя из образа Иосифа
Виссарионовича. – Стоит тебе начать делиться послезнанием с
Брежневым, как об этом пронюхают враги Леонида Ильича. И тогда тебя
либо убьют сразу, либо сперва сами вызнают всю инфу о будущем -
выдоят, пичкая чудовищными препаратами, чтоб ничего не утаил. А
когда ты превратишься в бессмысленный овощ, пристрелят из жалости.
Таков реал, Фима! Поэтому я честно сознаю, что не готов
геройствовать в три смены, без праздников и выходных! – Во мне
нарастало глухое раздражение. – Потянуло со страшной силой обратно
в СССР? Красный флаг тебе на шею, и ноутбук в руки! Но мне туда не
надо, как поет твой любимый Высоцкий. Хоть и забрали меня из
роддома в восемьдесят пятом, я ничего, такого, не помню. Не скучаю,
не ностальгирую! Что было, то было. Прошло.