- Спасибо, - выговорил я, задавливая в себе интеллигентские
замашки. – Не откажусь. Очень есть хочется!
Лизаветкина мама еще немного поколыхала пышным бюстом,
досмеиваясь, и наложила мне картошки.
- Похудел-то как, - завздыхала она жалостливо. – Совсем тебя в
больнице не кормили!
- Да нет, нормально вроде… - вступился я за здравоохранение,
поглядывая в невинность лизкиных глаз.
- Да знаем мы ихние рационы! – тетя Вера пренебрежительно
отмахнулась полной рукой, пережатой в запястье золотыми
часиками.
Не чинясь, я потащил с блюда селедочный хвост – в нем костей
меньше, а из сетчатой хлебницы – пару ломтиков душистой «чернушки».
Натюрморт!
Полковник деловито придвинул маленький запотевший графинчик, и
мы вступили в диалог, по-армейски лаконичный, но емкий:
- Будешь?
- Нет, - качнул я головой, чуя нутряной протест.
- Бросил?
- Да.
- Давно?
- Месяц.
- Молодец.
Лютый аппетит словно выключил во мне стеснение. Я наслаждался
каждым кусочком – мясистой селедочки, хрусткого лучка, разваристой
картошечки. Воистину, не найти ничего вкуснее простой еды, безо
всяких кулинарных изысков да вывертов!
Основательно вкусив, я здорово подобрел и расположился к
соседям. Стереотипы из страшилок о бытовых войнах и коммунальных
кознях в этой квартире не срабатывали – рядом со мной жили вполне
себе милые люди, особенно Катя и Лизаветка…
Настороженности во мне еще хватало. Я настолько интраверт, что с
ходу ощутить себя своим в чужой компании не получалось. Зато меня
так и подмывало расхвастаться своими умениями! Вряд ли реципиент
пользовался уважением в соседском кругу, и мне очень хотелось
удивить их, заставить по-иному взглянуть на никчемного «алкоголика,
тунеядца и хулигана».
- Теть Вер, - будто в холодную воду бросился, - а давайте я вас
нарисую!
- А меня? – подскочила Лиза.
- И тебя. Потом как-нибудь.
Мама растерянно посмотрела на дочь, на меня, и неуверенно пожала
плечами.
- Ну-у… давай, - промямлила она, смутно понимая, на что
соглашается. В тёть Верином взгляде даже легкое подозрение
мелькнуло: уж не потешаюсь ли я над нею?
- Секундочку!
Я сбегал к себе, быстренько прикнопил к планшету лист
шероховатой бумаги, прихватил рисовальные приспособы, и
вернулся.
- Сидите, как вам удобно, - дозволил я, набрасывая контур
легкими штришками твердого карандаша. Тетю Веру вряд ли можно было
отнести к стандарту «девяносто – шестьдесят – девяносто», но вот
Рубенса, с его тяжеловесными грациями, она бы точно вдохновила.