Я прислушался к гомону, что волнами плавал по коридору, подкопил
храбрости – и покинул свое убежище. Чем быстрее освоюсь, тем скорее
исполню данные себе же обещания. Sic!
В коридоре стыл полумрак, разбавленный потоком света из кухни, а
прямо передо мной задирала головку очень серьезная личность годиков
трех или четырех, со смешными косичками, торчавшими в стороны, как
уши магистра Йоды. Одетая в мамину кофточку до колен, с
подвернутыми рукавами, личность требовательно протянула ручки,
предлагая с непринужденностью котенка:
- На меня!
Я подхватил ее, не зная толком, как обращаться с мелкой, зато
она знала, как обращаться со мной.
- Пливет, Антоса!
- Привет, Софи.
- Посли на кухню!
- Пошли…
Робея, я переступил порог обширного кухонного пространства, где
было на удивление чисто. Обстановка, знакомая по кино - две газовые
плиты на высоких ножках, занавесочки на окнах, шкафчики на стене -
по числу квартир. А вот маленькие столики съехались вместе, в один
общий стол, накрытый цветастой клеенкой с подпалинами. За ним
восседало пятеро моих соседей. К полной женщине в возрасте, с
круглым лицом в обрамлении кудряшек, подлащивалась Лиза, и стало
ясно, что это ее мама. Рядом с тетей Верой чинно прямил спину
пожилой мужчина с военной выправкой. Надо полагать, тот самый
таинственный Роман Иваныч, больше некому. А наискосок от него
жалась друг к другу молодая чета – оба в очках, чернявые и малость
не от мира сего.
Радио придушенно запевало: «Потолок ледяной, две-ерь
скри-пу-чая…», а меня зажало, как дебютанта на сцене. Умом я
понимал, что «зрители» давно знают Антона по прозвищу «Пух», но
я-то их вижу впервые! Спасибо Софи, помогла.
- Мамоцька! Папоцька! – воскликнул ребенок, тиская меня за шею.
– Мозно, я за Антосу замуз выйду?
Развеселились все разом. Еровшин басисто захохотал, тетя Вера
заколыхалась, давясь тонкими взвизгами, а парочка рассмеялась
одинаково заливисто и белозубо.
Я передал родителям их чадо, и оно тут же облапило свою
«мамоцьку».
- Садись с нами, Антоша, - сдобно улыбнулась тетя Вера, - я
селедки баночной купила, и картошка еще горячая.
На столе, вываленные из кастрюли в белую эмалированную миску,
парили, сахаристо искрясь, желтые клубни, а в овальном блюде
разлеглись две или три жирненькие селёдины, порезанные крупно и
щедро, усыпанные колечками лука и сдобренные пахучим «постным»
маслом.