И вот тут-то моя пугливая натура взбрыкнула – то ли бояться
устала, то ли подсознание углядело незамеченное мною, а только я
развернулся кругом и пошагал обратно. Вряд ли накопленной смелости
хватит, чтобы в лоб поинтересоваться у очкарика в «пирожке», кто он
вообще, и чего ходит за мною, так хоть рассмотрю преследователя в
упор.
Я поднялся по ступеням обратно, но не столкнулся с «наружкой». И
вокруг никого похожего на «топтуна» в дубленке – ни в сторону
книжного, ни в направлении почтамта.
Мне сразу полегчало, я даже заулыбался: совпадение! Простое
совпадение!
Хмыкая и качая головой, успокоенно вернулся в переход. Не-ет,
братец кролик, воображение надо держать в узде! А то, вон,
расходилась фантазия, нарожала чудовищ…
Поправив новенькие джинсы, завернутые в жесткую бумагу, я поднял
себе настроение. Прибарахлился…
Арбат, 14 февраля 1973 года. Позднее утро
Огромное кровельное окно даже мыть не надо было – выпавший снег
не задерживался, съезжал, протирая стекло, как щеткой. И мансарду
затаривало светом с горкой, отборным солнечным сиянием.
Я лениво пошарил глазами по наклонному потолку, любовно обитому
фанерными листами – ни единого безобразного развода. Постарался
Кербель. Тепло, светло и мухи не кусают.
Если честно, меня не щелкавшие батареи грели, а надежда.
Светлана не отвечает третью неделю, но ведь достучалась же однажды!
Я непроизвольно коснулся гаджета, оттягивавшего карман. Молчит, не
зудит вибрациями в самый миокард… Ну и гад же ты…
С удовольствием потянувшись, я покинул старый диван с фигурной
полочкой, и поправил ворсистое клетчатое покрывало. Пора на «вторую
смену», а то свет иначе ляжет.
«Спецовка» нашлась там, куда я ее вчера швырнул – на развалистом
кресле у камина. Застиранный тонкий свитер, дырявый и в
разноцветных отметинах красок, стирке почти не поддавался, зато
пришелся впору. Что и требовалось доказать.
Я подступил к мольберту, с удовольствием ощущая давний позыв,
нетерпеливый, властный и азартный, почти заглохший в Ново-Томске
сорок семь лет тому вперед.
С холста проступал портрет Кербеля.
Будучи по натуре страшным консерватором и занудой, я почти
всегда писал в старой… да что там - в старинной манере. Сначала
жиденький подмалёвок, правда, не одноцветный, сиеной или умброй,
как у великих итальянцев, а цветной. И потом, день за днем,
прописываешь, прописываешь, прописываешь… Мазок за мазком. Штрих за
штрихом. Слой за слоем.