- Бегом ко мне! Сегодня выставка на Кузнецком, я договорился! Ты
участвуешь! Хватай… Нет-нет! Я сам сейчас подъеду, а ты бери
картины и выходи, только осторожно. Да, и рисунки сангиной прихвати
обязательно! Только в темпе, в темпе!
- Спасибо! – выдохнул я, но провод доносил торопливые гудки.
- Кто там? – крикнула Катя.
- У меня сегодня выставка! - выпалил я.
В «чайной» заохали, а ноги уже несли меня к законной жилплощади.
Десять минут спустя я стоял у подъезда, удерживая в руках полотна,
аккуратно, хоть и наскоро укутанные в жесткую бумагу.
Бордовая «Волга» подкатила сразу же, будто ждала за углом.
- Садись! – крикнул Юрий Михайлович, выходя из машины.
- А картины?
- На заднее сиденье! Слушай, Антон… - в голосе Кербеля
прорвалось смущение. - А ты водить… как? Умеешь?
- Умеешь. А что?
- Да тут… хм… хлебнул коньячка для храбрости, а гаишники лютуют…
Давай, поменяемся местами?
- Ну, давайте…
Я сел на место водителя, чуя холодок, но совладал со страхами, и
мягко, как учили, тронулся с места.
«Поехали!»
** *
К обеду в Центральном доме работников искусства стало людно.
Выходной – и народ, алчущий культуры и отдыха, повалил на
выставку.
Стенного пространства мне выделили немного, так и работ у меня –
фиг да маленько. Парочка московских пейзажей, рисунки сангиной и
несколько портретов. Беготню с экспозицией взяли на себя две
девушки-студентки спортивного вида в безобразных темно-синих
халатах. Они споро и умело развесили мои «шедевры», так что мне
оставалось лишь мелко трястись в ожидании ценителей.
- Вибрации пошли? – ухмыльнулся Кербель со снисхождением.
- Ну, - сипло вытолкнул я.
- А ты не волнуйся, - степенным жестом купца первой гильдии
старый художник огладил бородку. – Тебе есть, что показать… -
неожиданно его голос зазвучал приглушенно. – Вот перед кем стоило
бы трепетать! – он указал подбородком на худосочную дамочку в
возрасте, но все еще подтянутую, с гордой осанкой балерины. – Сама
Жанна Францевна Минц припожаловала, искусствоведша и критикесса.
Насколько безупречен ее вкус, настолько же беспощадно перо!
Я присмотрелся к критикессе. Суховатое узкое лицо со следами
увядшей красоты хранило полнейшую бесстрастность, а синие глаза то
прятались за прищур, то распускались васильками. Жанна Францевна
неспешно переходила от одной картины к другой, и понять, какая из
них тронула холодное сердце «искусствоведши», не представлялось
возможным. Черный ящик.