В следующий миг санитарка подхватила
Лию на руки и выпрыгнула из кузова — только мы их и видели. Я бы
попросился следом, но не смог. Меня трясли судороги.
Старший смены выплеснул на обугленный
участок скамьи кружку воды и покачал головой.
— Стихийный пирокинетик, подумать
только! — А когда позади остался столб, отмечавший границу второго
румба, спросил у водителя: — Что со скоростью?
— Сорок восемь. Порядок! — последовал
уверенный ответ, и мы помчались дальше.
Движок и не думал перегреваться,
работал как часы. З-зараз-за…
На пятом витке что-то неладное стало
твориться со зрением. На самом деле, я по обыкновению загадал
доехать лишь до конца четвёртого, но в последний миг снова
передумал. Тут и там в небо взлетали зелёные, жёлтые и оранжевые
сигнальные ракеты; счастливчики, сумевшие войти в резонанс,
попадались на глаза куда чаще прежнего. А я, чего греха таить,
безумно хотел войти в их число. И слишком много всего перенёс,
чтобы упустить эту уникальную возможность из-за недостаточного
упорства.
Но на очередной завесе меня так и не
зацепило. И не зацепило никого из моих спутников, а вот соискателей
из других машин на обочинах я насчитал полный десяток. До заветной
цели оставалось рукой подать, скрипнул зубами, продолжил
терпеть.
Если разобраться, чувствовал себя
относительно неплохо. Быть может, дело было в очередном понижении
скорости грузовика или просто начал привыкать организм, но больше
не казалось, что сейчас расплющит о сгустившееся пространство или
взорвусь изнутри. Только вот глаза…
Глаза пекло сильнее с каждой минутой,
из них катились слёзы, но видел я при этом всё предельно чётко.
Болезненно резко, если уж на то пошло. Когда украдкой глянул на
Ингу, её профиль ещё долго возникал цветной фотографией всякий раз,
стоило только смежить веки.
В любой другой момент лишь
порадовался бы этому обстоятельству, теперь же изображение жгло
калёным железом. И ещё вдруг понял, что глаза у девушки самые
обычные — карие, а вовсе не искрящиеся сапфировой синевой, как
почему-то думалось раньше.
Это невесть с чего не на шутку
огорчило, словно сейчас не имелось несравненно более серьёзных
поводов для душевных волнений, вроде непонятно с чего
прорезавшегося сверхзрения. Уж не знаю, каким чудом удалось
сдержаться и не выткнуть пальцами глаза, до того невыносимую боль
вызывал каждый взгляд. А стоило лишь зажмуриться или даже просто
моргнуть — и становилось только хуже.