— Ха! — взревел дикарь, по всей видимости, вождь.
— Ха, — хором отозвалась толпа.
Вождь сделал движение, снова собираясь ткнуть меня копьем, но я
успел выставить руки и сказать:
— Да подожди урод, что ты от меня хочешь?
Дикарь остановился, и на его лице промелькнуло подобие улыбки.
Он наклонил голову, словно вслушиваясь, и снова сделал жест рукой,
который я понял абсолютно точно: «говори».
— Что тебе сказать, дубина ты стоеросовая, кинг-конг
недоделанный, вонючка неандертальская?
На лице дикаря отразилось восхищение, так ребенок смотрит на
дорогую игрушку.
— Ха, — взревел он, запрокидывая голову, и снова сородичи
поддержали его громким хором голосов.
Дикарь ткнул мальчишку своей лапой и снова произнес слово из
двух букв:
— Да.
Парнишка просочился сквозь толпу и через минуту появился с
коричневой человеческой рукой, в которой я узнал руку Маа. Вождь
выхватил ее из рук парнишки и впился в нее зубами. Если бы в
желудке что-нибудь было, я бы блеванул, но ограничился мучительными
позывами к рвоте. Дикарь оторвал кусок мышц с полупрожаренной руки
и протянул мне, оскалившись сточенными зубами. Меня затошнило
сильнее, и я упал, снова стукнувшись головой о землю.
Дикари вдруг потеряли ко мне интерес и начали расходиться. Снова
приподнявшись, я увидел, как они усаживаются кругом возле двух
костров, с которых доносился запах жареного мяса. Возле меня
остался один парнишка, тот самый, что принес руку Маа. Я осторожно
пощупал затылок, морщась от боли. Корка крови со слипшимися
волосами подтвердила, что рана была серьезная, но не
смертельная.
— Принеси мне воды, — попросил я парнишку, показывая жестами,
что хочу пить.
Но тот и глазом не повел, рассматривая меня как диковинную
зверушку. На звуки голоса он реагировал не так как вождь,
любопытство было, но восхищением и не пахло. Через полчаса я смог
нормально размять руки и ноги и встал, чтобы оглядеться.
Мы находились около реки, у самого берега. Течение было
медленным, неторопливым, даже казалось, что вода стоит. Увидев
медленно плывущую по воде ветку, я понял, что мы уходили от моря.
Сзади, в километрах двадцати пяти, виднелась горная гряда, возле
которой произошла встреча с Кангами. Получается, что меня пронесли
все это расстояние, пока я был без сознания. Неудивительно, что
только сейчас руки и ноги обрели чувствительность, хотя глубокие
странгуляционные борозды синюшного цвета, вызывали у меня ужас.
Если мне повезет обойтись без гангрены, можно считать, что я
родился в рубашке.