- Степушка, - елейным голосом запела
Галка.
Вот только не надо ему бредни свои
рассказывать! Он человек простой, если расстроился, то взял
монтировку да промеж глаз отоварил, вот и все дела.
- Степушка, ты мне пару булочек
одолжи, а? У меня животная, она жрать хочет.
Степан нахмурился:
- Встань в очередь, да купи. Я тебе
не передвижная лавка. Напаскудила тут…
- Степа, а Степ… - Галка жадно
следила за его руками, - а я тут Людочку твою видела. Вот как тебя
сейчас. Вчера днем.
- Сдурела? – парень двинул плечом,
прокладывая себе путь из магазина. Галка увязалась следом, бросив
козу и начисто забыв о штурме прилавка.
…ты не подумай плохого, я ж не пью.
Вот те крест! Вчера пополудни я в ограде ковырялась, и тут слышу
стук. Думала, Петровна рубль принесла – открываю, а там Люда стоит.
Платьице на ней будничное, сапоги резиновые, да в куртку кутается.
Обычная такая, вот ничегошеньки в ней странного не было.
- Здрасьте, - говорит, теть Галь, - у
вас изоленты нет?
Очень надо, вот прям вопрос жизни и
смерти. Шланчик какой-то ей замотать треба. Ну у меня какая
изолента? Она кивнула и повернулась идти. Я калитку-то и закрыла,
щеколду опустила, а потом меня как обварит: Люда-то с августа
покойница! Стою я под воротами, и поджилки трясутся, боюсь
выглянуть. Ну, потом отдышалась, да приоткрыла калитку, а ее как ни
бывало. Пропала. Я и на улицу выбегала, и до переулка дошла – нет
никого. Вот и думаю теперь, то ли она за мной приходила, то ли
сказать чего хотела… Страшно, Степа. Вот те крест…
- Крест не погань, - процедил Степан
сквозь зубы. Желваки на обветренном лице его заходили, будто камни
пережевывая. Резкая морщина обозначилась от правой ноздри до
подбородка.
- Я не вру, - обиделась Галка, - все
так и было. Как тебя видела. Хлебушка дашь?
Одним проворным движением она
схватила у Степана пару булок. Тот бы так и остался стоять с
открытым ртом, да Мельничиха подсобила – схватила Галку за юбку,
как давеча в очереди. Та завизжала, словно резаная, а Степан в два
шага дошел до мотоцикла, вывалил в люльку хлеб и вернулся к Галке.
Сгреб в горсть ее куртенку, да тряхнул, что чуть душа не
вывалилась.
- Еще раз услышу, что ты Людкино имя
полощешь, не взыщи. Не посмотрю, что ты убогонькая.
Протянул руки и взял хлеб – огромные
лапищи механизатора и Галкины сухонькие лапки. Ну куда ей супротив
такого? Но она вцепилась насмерть, как блокадный ребенок, завизжала
и заплакала: