Я развёл руками и кивнул. Мол, как не понять! Вот на этом моя
аудиенция у местного начальства и закончилась, хотя само общение
продолжилось. Дальше оба моих «благодетеля» чуть ли не под локти
меня подхватили и поволокли к выходу. Только и успел оглянуться на
Ксану, да заметить нескрываемое презрение высокомерной,
разбалованной самки у неё на личике. Видимо девица, не знавшая о
сути нашего разговора, решила, что сразу на казнь тащат. Или куда
тут у них и как…?
Затем меня бодро провели по нескольким коридорам этого казённого
здания и мы оказались в довольно просторной комнатушке, уставленной
четырьмя двухъярусными кроватями, несколькими мольбертами, рамами с
полотнами и прочими принадлежностями необходимыми живописцу. В
правом крайнем углу имелась дверь высотой для человека, ведущая как
потом выяснилось в каморку с душем и туалетом. По правой стене
стоял большой стол. Чуть дальше за ним, в неправильном углу
просматривалось пока непонятное мне окно или пролёт, оттуда вроде
что-то светилось. Одна кровать сразу налево за решёткой, вторая у
стены слева, и две, у противоположной от входа стены. С потолка
свисало сразу три лампы довольно интенсивного дневного освещения.
Меня только сильно смутило, что в комнатушку вела зарешёченная
дверь с показательным амбарным замком на ней.
Да и старшина сходу обрадовал:
- Это у нас тюрьма. Самое спокойное и тихое для работы
место.
- Да-а…? Раньше кто…, р-р-работал…?
- Так наш Сергий добрый, он даже смертникам давал шанс
себя в рисовании проявить. Вдруг бы талант проснулся?
- О-о-о…?! - дивные у них тут методы определения талантов.
- Понятное дело, - басил довольный поставной, - Получись у
кого-нибудь чего, я бы ему пожизненную отсидку устроил, или ещё как
отмазал. Негоже талантам погибать бездарно, - видя, как я озадачено
подёргал стойку кровати, он хмыкнул: - Да и тебе где наказание
отбывать, как не в тюрьме?! Отсиживайся от неприятностей, да
любимым делом занимайся. Питание у тебя будет – не хуже, чем у
меня, ты только рисуй.
После чего уселся на лавку у стены, сложил свои ручищи на груди
и приготовился смотреть спектакль. Иначе и не объяснить эти его
выпуклые глаза, следящие за каждым моим движением. Да и старшина,
усаживаясь на единственный стул, уже на правах старого друга, не
приказывал, а эдак душевно советовал: